Как сказано в предыдущих главах "Сильмариллиона", Арда была сотворена пением ангелов - айнур - как дом для Детей Единого, эльфов и людей. Пятнадцать айнур спустились в Арду, и четырнадцать из них звались Валар - Могущества: Манвэ Веятель, господин ветров, и Варда Возжигательница Звезд были их королем и королевой, Йаванна - Дарующая Плоды - повелевала растениями и животными, Аулэ Мастер, ее супруг, правил камнем и пламенем, а равно управлял и всеми творениями рук, Оромэ Охотник сделался владыкой лесов, Ниэнна даровала свое сострадание всем несчастьям мира, Намо, прозванный по названию своего жилища Мандос, в своих мрачных залах готовился принимать души мертвых... Светлы были Валар, но пятнадцатый - могущественнейший из айнур, именем Мелькор - желал лишь подчинить всю Арду себе. Вала Тулкас, пришедший на помощь своим собратьям, сумел побороть его, и пять веков провел Мелькор в заключении в Мандосе.

Три эльфийских народа - ваньяр, нолдор и тэлери - пробудились возле озера Куйвиэнен. Валар решили позвать их жить в своей земле, благом крае Валиноре, освещенном не только светом звезд, но и двумя сияющими Древами, Золотым и Серебряным. Те из эльфов, что решили принять приглашение, постепенно переселились туда. К первому поколению бессмертных эльфов добавились новые.

Финвэ, король искусных и изобретательных нолдор, был женат на Мириэль, и она родила ему сына по имени Феанор, что значит "Огненный Дух". Дух Феанора и впрям был подобен пламени, и оттого Мириэль не смогла долго жить после рождения сына. Она покинула мир живых и осталась навеки в Мандосе.

Велика была скорбь Финвэ, но все же по прошествии времени он женился вновь. Второй супругой его была леди Индис из дома другого эльфийского короля - Ингвэ, владыки ваньяр. Двоих сыновей родила она, Финголфина и Финарфина. Но все же Феанор оставался любимейшим из детей Финвэ. Он был величайшим мастером среди эльфов. Прекраснейшим из творений его рук были три камня, заключавших в себе свет Древ Валинора - Сильмарилли.

Мало любви было между сыном Мириэль и сыновьями Индис, особенно же соперничали за место в сердце отца Феанор и Финголфин. Тем временем подошел к концу срок, отведенный Валар для плена Мелькора. Он был выпущен, и ему велели лишь не покидать Валинора, чтобы он всегда был на виду. Воспользовавшись этим, Мелькор начал незаметно чинить раздоры среди эльфов, настраивая их и против Валар, и друг против друга. Особенно же охотно слушали его нолдор. Мелькор научил их ковать боевое оружие, и едва ли не в каждом доме в тайне от других домов изготовляли мечи.

Хотя сам Феанор не внимал словам Мелькора, тому удалось представить все так, будто Финголфин желает вытеснить его из сердца отца. Разъяренный, Феанор приставил к груди брата обнаженный клинок. Решение суда Валар в Кольце Судеб было таким: Феанор, впервые в Валиноре поднявший меч на эльфа, должен был покинуть город нолдор Тирион и удалиться в изгнание в северную крепость Форменос. Но Финвэ отправился туда вместе с ним, говоря, что не желает оставить сына-изгнанника.

По прошествии времени Мелькор скрылся из Валинора. Никто не знал, куда он делся, но никто особо и не печалился его уходу. Манвэ устроил великий Праздник Урожая, где, как он хотел, должны были примириться Финголфин и Феанор. Их обоих пригласили, но Феанор решил, что ему приказано прийти. Поэтому он не взял с собою Сильмарилли, и не надел никаких украшений или праздничных одежд. Не пошли на праздник ни его сыновья, ни Финвэ. Однако примирение состоялось. Финголфин подал Феанору руку и сказал: "Полу-брат по крови, истинным братом по духу будешь ты мне. Ты будешь вести, а я - следовать".

Мелькор же был недалеко. В южных пустошах он нашел себе спутницу - чудовище в теле огромного паука, звавшееся Унголиант. Вместе они вернулись в Валинор, и Мелькор черным копьем пронзил Древа Света, Унголиант же отравила их своим ядом, в неуемной жажде высосав их жизнь.

Так померк свет Валинора.

ГЛАВА 9. О БЕГСТВЕ НОЛДОР

По прошествии времени великое собрание сошлось возле Кольца Судеб; и в темноте сидели Валар, ибо была ночь. Но звезды Варды мерцали ныне в небесах над их головами, и воздух был чист, ибо ветра Манвэ унесли испарения смерти и прогнали прочь морские тени. Тогда поднялась Йаванна и встала на Эзеллохаре, Зеленом Холме - но ныне был он наг и черен; и возложила она руки свои на Древа, но мертвы они были и темны, и каждая ветвь, которой она касалась, ломалась под ее рукою и, безжизненная, падала к ее ногам. Многие голоса поднялись тогда, горестно плача; и казалось скорбящим, что до дна осушили они чашу горя, что наполнил для них Мелькор. Но не так это было.

Речь держала Йаванна пред Валар, говоря: "Исчез Свет Древ, и живет ныне лишь в Сильмариллях Феанора. Провидцем он был! Даже для самых могучих из стоящих под рукой Илуватара есть деяния, кои могут они свершить лишь единожды. Свету Древ дала я бытие, и в пределах Эа никогда не смогу я повторить того. Но будь у меня малая частица того света, могла бы я призвать жизнь обратно к Древам, пока не сгнили их корни; и тогда исцелится наша боль, и разрушен будет злой умысел Мелькора".

Тогда заговорил Манвэ и произнес: "Слышишь ли ты, Феанор сын Финвэ, слова Йаванны? Дашь ли то, чего попросит она?"

Долгим было молчанье, но ни слова не сказал в ответ Феанор. Тогда вскричал Тэлкас: "Говори, о нолдо, да или нет! Но кто откажет Йаванне? И не в ее ли труде берет начало свет Сильмариллей?"

Но Аулэ Мастер сказал: "Не будь поспешен! Просим мы о вещи более великой, чем известно тебе. Дай ему обдумать все в покое".

Тогда горько вскричал Феанор: "И для меньшего, как для великих, есть деяния, кои может он свершить, но лишь единожды; и в то деяние будет вложено его сердце. Возможно, сумею я разомкнуть свои алмазы, но никогда боле не создать мне подобных им; и если должен я разбить их, разобью я свое сердце, и умру; первый из всех эльдар в Амане".

"Не первый", - произнес Мандос, но они не поняли его слов; и вновь настало молчание, и Феанор размышлял во тьме. Казалось ему, что враги окружили его кольцом, и голос Мелькора вернулся к нему, говоря, что Сильмарилли не будут в безопасности, буде Валар возжелают их. "А разве Мелькор - не Вала, как они, - подумал он, - и разве не понимает он их сердец? Да, вор разоблачает воров!" И тогда вслух вскричал он: "Этого не сделаю я по свободной воле никогда. Но если Валар станут принуждать меня, узнаю я воистину, что Мелькор - родня им".

Тогда Мандос произнес: "Ты сказал". И Ниэнна поднялась и взошла на Эзеллохар, и отбросила на спину свой серый капюшон, и слезами омыла с холма скверну Унголиант; и в скорби пела она о горестях мира и об Искажении Арды.

Еще плакала Ниэнна, когда пришли гонцы из Форменоса, и то были нолдор и принесли они новые злые вести. Ибо рассказали они, как сплошная Тьма пришла на север, и в сердце ее шла сила, для коей у них не было имени, и Тьма исходила от нее. Но был там и Мелькор, и он пришел к дому Феанора, и там убил Финвэ, короля нолдор, пред дверьми его, и пролил первую кровь в Благом Краю; ибо Финвэ один не бежал пред ужасом Тьмы. И рассказали они, что Мелькор сломил твердыню Форменоса, и забрал все драгоценности нолдор, что хранили они там; и Сильмарилли пропали.

Тогда встал Феанор и, подняв руку, пред Манвэ проклял он Мелькора, назвав его Морготом, Черным Врагом Мира; и после лишь этим именем звали его эльдар. И также проклял он призыв Манвэ и час, когда пришел он к Таниквэтиль, думая в безумии своего гнева и горести, что, будь он в Форменосе, силой своей добился бы он большего, чем гибели, которую уготовал для него Мелькор. После бежал Феанор из Кольца Судеб, и скрылся в ночи; ибо отец его был ему дороже, чем Свет Валинора или несравненные творения рук его; и кто из сыновей, эльфийских ли или человеческих, ценил своего отца больше?

Многие горевали о беде Феанора, но утрату понес не он один; и плакала Йаванна возле холма, в страхе, что навеки поглотит Тьма последние лучи Света Валинора. Ибо, хоть Валар и не поняли еще всецело, что случилось, прозрели они, что Мелькор призвал помощь из-за пределов Арды. Сильмарилли были унесены, и могло показаться, что было бы все равно, сказал бы Феанор Йаванне "да" или "нет"; но все же скажи он "да" прежде, чем пришли вести из Форменоса, последующие деяния его могли бы быть иными. Ныне же близок был рок нолдор.

Меж тем Моргот, скрывшись от погони Валар, пришел в пустоши Арамана. Сей край лежал к северу, между горами Пелори и Великим морем, как Аватар лежал к югу; но Араман был шире, и между берегом и горами были бесплодные равнины, тем холодней, чем ближе они были ко Льдам. Этот край пересек Моргот вместе с Унголиант в спешке, и так через великие туманы Ойомэрэ пришел к Хэлькараксэ, где пролив между Араманом и Средиземьем заполнен был изломанным льдом; и он перешел пролив и наконец вернулся на север Внешних земель. Вместе продолжали они путь, ибо Моргот не мог ускользнуть от Унголиант, и покров ее все еще обвивал его, и она неотрывно смотрела на него; и они пришли в те земли, что лежат к северу от фьорда Дрэнгист. Теперь тянуло Моргота ближе к развалинам Ангбанда, туда, где была его великая западая твердыня; и Унголиант поняла его намерение, и знала, что здесь будет он пытаться ускользнуть от нее, и остановила его, требуя, чтобы он исполнил свое обещание.

"Черное сердце! - сказала она. - Я выполнила то, зачем ты призвал меня. Но я все еще голодна".

"Чего еще ты хочешь? - ответил Моргот. - Не желаешь ли ты всего мира для своего брюха? Я не клялся отдать его тебе. Я его Владыка".

"Не так много, - сказала Унголиант. - Но есть у тебя великое сокровище из Форменоса; я возьму его целиком. Да, обеими руками должен ты дать его мне".

Тогда пришлось Морготу уступить ей драгоценности, что он нес с собою, по одной, нехотя; и она поглощала их, и их красота навсегда исчезала из мира. Все больше и темней становилась Унголиант, но вожделение ее не было насыщено. "Одной рукою даешь ты, - сказала она, - лишь левой. Открой свою правую руку".

В правой руке сжимал Моргот Сильмарилли, и, хотя заперты они были в хрустальном ларце, они начали жечь его, и ладонь его была стиснута от боли; но он не раскрыл ее. "Нет! - сказал он. - Свое ты получила. Ибо с моей силой, что вложил я в тебя, сделала ты свое дело. Больше ты мне не нужна. Этих предметов ты не получишь, и не увидишь. Я навеки нарекаю их своими".

Но велика стала Унголиант, а он - меньше, ибо сила вышла из него; и она поднялась против него, и покров ее сомкнулся вокруг него, и она опутала его паутиной липких плетей, чтобы удушить его. Тогда издал Моргот страшный вопль, что эхом отдался среди гор. Потому этот край был назван Ламмот; ибо эхо его голоса навсегда поселилось там, так что всякий, кто громко кричал там, пробуждал его, и пустошь между холмами и морем наполнялась криками, подобными голосам боли. Вопль Моргота в тот час был самым громким и самым ужасным, какой когда-либо слышали в северном мире; содрогнулись горы, и затрепетала земля, и камни были расколоты на куски. Далеко в забытых местах услышан был тот вопль. Глубоко под разрушенными чертогами Ангбанда, в склепах, до коих Валар в спешке своего приступа не спустились, все еще таились балроги, в вечном ожидании возвращения своего Владыки, и ныне быстро пробудились они, и, перешедши Хитлум, явились в Ламмот, словно огненная буря. Пламенными бичами своими разорвали они на части паутину Унголиант, и она дрогнула, и обратилась в бегство, изрыгая испарения, чтобы скрыться за ними; и, в бегстве, с севера спустилась она в Белерианд, и остановилась под горами Эред Горгорот, в темной долине, что была потом названа Нан Дунгортеб, Долина ужасной смерти, ибо страх поселила она там. Ибо другие гадкие твари в паучьих телах жили там со дней, когда вырыт был Ангбанд, и она сходилась с ними и после пожирала их; и даже после того, как сама Унголиант покинула те места и отправилась куда-то на забытый юг мира, потомство ее обитало там и пряло свои страшные паутины. Об уделе Унголиант не говорят сказания. Но все же рассказывали некоторые, будто давно исчезла она, в предельном голоде своем поглотив наконец самое себя.

Так страх Йаванны, что Сильмарилли будут проглочены и падут в пустоту, не сбылся; но они остались во власти Моргота. А он, будучи освобожден, собрал вновь всех слуг своих, коих смог отыскать, и пришел к развалинам Ангбанда. Там заново вырыл он обширные подземелья и темницы, а над вратами их возвел строенные пики Тангородрима, и огромное зловонное облако черного дыма всегда вилось над ними. Там бессчетными стали войска его зверей и его демонов, и раса орков, выведенная задолго до того, росла и множилась в недрах земли. Тень темная пала на Белерианд, как говорится далее; а в Ангбанде Моргот выковал для себя железную корону и нарек себя Королем Мира. В знак того вправил он в свою корону Сильмарилли. Руки его были сожжены дочерна от прикосновения к тем святым алмазам, и черными остались они навеки; также не освободился он никогда от боли ожогов, и злобы от этой боли. Корону ту никогда не снимал он с головы, хотя тяжесть ее смертельно утомила его. Лишь единожды в тайне покинул он на время свое северное владение; воистину редко оставлял он глубины своей крепости, но правил армиями со своего северного трона. И также лишь единожды держал он сам оружие, покуда стояло его королевство.

И ныне, более даже, чем в прежние дни Утэмно, гордыня его была ущемлена, ненависть его пожирала его, и на власть над своими слугами и на то, чтобы вдыхать в них страсти зла тратил он дух свой. Но все же величие его как одного из Валар сохранялось долго, хоть и обратилось в ужас, и пред лицом его все, исключая лишь самых могучих, утопали в темном колодце страха.

Ныне, когда известно стало, что бежал Моргот из Валинора и тщетной была погоня за ним, долго сидели Валар в темноте в Кольце Судеб, и майар и ваньяр стояли подле них и плакали, но нолдор в большинстве своем возвратились в Тирион и скорбели о затемнении своего ясного города. Чрез потускневшее ущелье Калакирья туманы из затененных морей вползали в город и окутывали его башни, и бледно горел во тьме светильник Миндона.

Тогда внезапно появился в городе Феанор и звал всех прийти на королевский двор на вершине Тэны; но статут изгнания, наложенного на него, не был еще отменен, и бунтовал он против Валар. Великое множество собралось быстро, все же, чтоб услышать, что скажет он; и холм и лестницы и улицы, что поднимались к нему, осветились многими факелами, что каждый держал в руке. Был Феанор мастером слова, и голос его великую власть имел над сердцами, когда желал он использовать то; и в ту ночь держал он пред нолдор речь, что навеки запомнили они. Яростны и неистовы были слова его, и полны гнева и гордыни; и, слушая их, близились нолдор к безумию. Гнев и ненависть его обращены были большей частью против Моргота, и все же почти все, что говорил он, исходило из лжи самого Моргота; но потерял он рассудок от скорби из-за убийства отца, и от боли из-за похищения Сильмариллей. Притязал он ныне на сан короля над всеми нолдор, коль скоро мертв был Финвэ, и презрел он веления Валар.

"Отчего, о народ нолдор, - кричал он, - отчего должны мы и дальше служить алчным Валар, что ни нас, ни даже свое собственное королевство не смогли сохранить от Врага? И хоть он и недруг им теперь, разве они с ним не одного рода? Прочь отсюда зовет меня месть, но даже и не будь это так, не стал бы я жить и дальше в одной земле с родней убийцы моего отца и похитителя моего сокровища. Но не один я доблестен в доблестном народе нашем. И разве не все вы потеряли своего короля? Да и что еще не потеряли вы, загнанные здесь в ловушку на узкой полоске земли между горами и морем?

Некогда был здесь свет, что Валар поскупились дать и Средиземью, но ныне тьма покрывает все. Будем ли мы вечно скорбеть здесь, ничего не свершая, народом теней, жителями тумана, роняя напрасные слезы в безответное море? Или вернемся домой? На Куйвиэнен сладкие воды текли под ясными звездами, и широкие земли лежали вокруг, где мог ходить свободный народ. Там лежат они поныне, дожидаясь нас, столь глупо бросивших их. Уйдем! Пусть трусы хранят этот город!"

Долго говорил он, и все побуждал нолдор последовать за ним и доблестью своей завоевать свободу и великие королевства в землях востока, пока не стало еще слишком поздно; ибо он эхом повторял ложь Мелькора о том, что Валар обманули их и держат в плену, чтобы люди могли править Средиземьем. Тогда многие из эльдар впервые услышали об Идущих следом. "Прекрасен будет конец пути, - кричал он, - хотя дорога и будет долгой и тяжелой. Прощайтесь с рабством! Но прощайтесь и с покоем! Прощайтесь со слабостью! Прощайтесь со своими сокровищами! Мы сотворим большие. Идите налегке - но возьмите с собой мечи. Ибо пойдем мы дальше, чем Оромэ, и терпеть будем дольше, чем Тулкас: никогда не отступимся мы от погони. За Морготом - на край земли! Войну обретем мы и ненависть вечную. Но когда победим мы и возвратим Сильмарилли, будем мы, и мы одни, владыками незапятнанного Света, и повелителями блаженства и красоты Арды. Ни один другой народ не займет нашего места!"

Тогда поклялся Феанор страшною клятвой. Семь сыновей его вскочили возле него и тот же обет приняли вместе, и словно кровь красны сияли мечи их в ярком свете факелов. Поклялись они клятвой, что никто не смог бы преступить, и никто не должен принимать, именем самого Илуватара, Вечную Тьму призывая на головы свои, буде не сдержат они клятвы; и Манвэ призывали они во свидетели, и Варду, и священную гору Таниквэтиль, давая обет местью и ненавистью преследовать до края мира Вала ли, демона, эльфа или человека нерожденного, или любое создание, великое ли, малое, доброе или злое, что прежде конца дней породит время, кто удержит ли, возьмет или сокроет хоть единый Сильмариль от их обладания.

Говорили так Маэдрос и Маглор и Кэлегорм, Кэруфин и Карантир, Амрод и Амрас, принцы нолдор; и многие содрогнулись, слыша страшные слова. Ибо так данная, во зло ли, в добро, не может быть нарушена клятва, и преследовать будет держащего ее или нарушившего до конца мира. Финголфин и Тэргон сын его повели потому речь против Феанора, и яростные слова зазвучали, так что вновь гнев едва не дошел до клинков. Но мягко говорил Финарфин, по обыкновению своему, и пытался успокоить нолдор, убеждая их повременить и поразмыслить, покуда не сделано то, чего не изменить; и, один из сыновей его, Ородрет говорил так же. Финрод был с Тургоном, другом своим; но Галадриэль, единственная из нолдорских женщин, что стояла в тот день, высока и отважна, среди спорящих принцев, желала идти. Не давала она клятв, но слова Феанора о Средиземье огнем стали в сердце ее, ибо возжелала она узреть широкие земли, не хранимые никем, и править там королевством по своей собственной воле. Подобно Галадриэль думал Фингон сын Финголфина, так же взволнованный словами Феанора, хоть мало любил он его; и с Фингоном стояли, как всегда, Ангрод и Аэгнор сыновья Финарфина. Но были они спокойны и не сказали ничего против своих отцов.

В долгом споре победил Феанор, и большую часть нолдор, что собрались там, зажег он желанием новизны и неведомых стран. Потому когда заговорил вновь Финарфин, к осторожности призывая и к промедлению, крики громкие поднялись: "Нет, уйдем!" И тут же начали Феанор и сыновья его готовиться к походу.

Мало осмотрительности могли иметь те, кто осмелился избрать дорогу столь темную. И делалось все в спешке; ибо Феанор подгонял их, опасаясь, как бы не остыли сердца их и слова его не потеряли силу, и другие советы не возобладали; и во всей гордости своей не забывал он силу Валар. Но не было послания из Валмара, и молчал Манвэ. Не стал бы он ни запрещать, ни препятствовать деяниям Феанора; ибо жаль было Валар со злым умыслом относиться к эльдар или удерживать кого-либо в плену против воли. Потому смотрели они и ждали, ибо не верили, что сумеет Феанор удержать в своей власти войско нолдор.

И воистину, когда начал Феанор строить нолдор для похода, немедля проявился разлад. Ибо хотя и породил он в собрании их желание уйти, не все желали принять Феанора королем. Любовь большая отдана была Финголфину и сыновьям его, и дом его и большинство живших в Тирионе не захотели отречься от него, если пойдет он с ними; и потому двумя разными воинствами ступили нолдор на горькую дорогу свою. Шел впереди Феанор со своими верными, но войско большее следовало позади, под командой Финголфина; а он шел против своей мудрости, ибо так просил его Фингон сын его, и дабы не покинуть свой народ, желавший идти, и не оставить его на поспешные решения Феанора. Не забыл он и слов своих, сказанных Феанору пред троном Манвэ. Шел с Финголфином и Финарфин, по причинам подобным; но менее всего желал он уходить. И из всех нолдор Валинора, что умножились теперь, став народом великим, десятая часть отказалась выступить в путь: иные из любви, что имели они к Валар (и более других - к Аулэ), иные - из любви к Тириону и ко многим вещам, сотворенным ими; но никто не из страха пред опасностями дороги.

Но стоило запеть рогу и выйти Феанору из врат Тириона, как прибыл наконец посланец от Манвэ, говоря: "Против безрассудства Феанора совет мой встанет лишь. Не идите! Ибо зол час сей, и дорога ваша ведет к горестям, коих не провидите вы. Не дадут вам Валар помощи в деянии вашем; но и удерживать вас не станут; ибо сие должны вы знать: свободно пришли вы сюда, свободно и уйдете. Но ты, Феанор сын Финвэ, клятвой своею изгнан. В горе своем не узнал ты ложь Мелькора. Он - Вала, рек ты. Тогда вотще ты клялся, ибо никого из Валар не одолеть тебе в чертогах Эа, сделай даже Эру, коего называл ты по имени, тебя сильней втрое, чем есть ты".

Но засмеялся Феанор, и обратился не к герольду, но к нолдор, говоря: "Что ж! Значит, этот доблестный народ отправит наследника своего короля в изгнание в одиночку, лишь с его сыновьями, и вернется в свое рабство? Но если кто пойдет со мной, им говорю я: скорбь предвещают вам? Но ее видели мы в Амане. В Амане прошли мы через блаженство к несчастью. Теперь попробуем наоборот: через скорбь найти радость, или хотя бы свободу".

Потом, повернувшись к герольду, вскричал он: "Так скажи Манвэ Сулимо, Верховному Королю Арды: если не сможет Феанор одолеть Моргота, хотя бы не медлит он напасть на него, и не сидит праздно в печали. И, может, вложил в меня Эру пламя большее, чем ведомо тебе. По меньшей мере, такую рану нанесу я Врагу Валар, что даже могучие в Кольце Судеб удивятся, слыша о том. Да, в конце концов за мною будут они следовать. Прощай!"

В тот час столь велик и могуч сделался голос Феанора, что даже герольд Валар склонился пред ним, получив ответ всецело, и ушел; и так подчинены были нолдор. И продолжили они поход свой; и дом Феанора спешил впереди всех вдоль берегов Элендэ: ни разу не оглянулись они на Тирион на зеленом холме Туна. Медленней и с меньшим желанием шло позади них войско Финголфина. Там Фингон шел впереди; а позади шли Финарфин и Финрод, и многие благороднейшие и мудрейшие из нолдор; и часто оборачивались они назад, дабы узреть ясный город свой, покуда светильник на Миндон Эльдалиэва не скрылся в ночи. Более, чем кто иной из Изгнанников, несли они с собою память о том блаженстве, кое оставили, а иные - даже из вещей, что сотворили там, взяли с собой что-то: утешение, и обузу в дороге.

Вел Феанор нолдор к северу, ибо первое побуждение его было преследовать Моргота. Все более сливался с поясом Арды холм Туна у подножья Таниквэтиль, и Великое море было неизмеримо широко, хотя чем дальше на север, тем уже становились разделяющие воды, и пустоши Арамана и берега Средиземья тянулись друг другу навстречу. Но когда успокоился рассудок Феанора и он поразмыслил, запоздало понял он, что все великие сонмы нолдор не преодолеют никогда долгие лиги пути на север, и не пересекут после моря, но только лишь при помощи кораблей; и все же много времени и тяжелый труд понадобятся, чтобы построить флот столь огромный, даже будь среди нолдор кто-либо искусный в этом мастерстве. Решил он потому убедить тэлери, что в вечной дружбе были с нолдор, присоединиться к ним; и в бунте своем думал, что сим далее умалится блаженство Валинора, а его сила в войне против Моргота возрастет. Тогда поспешил он в Алквалондэ, и взывал к тэлери так же, как говорил прежде в Тирионе.

Но не были тэлери вдохновлены ничем из того, что имел он сказать. Воистину скорбели они об исходе своих родичей и давних друзей, но скорее желали отговорить их, чем помогать им; и ни одного корабля не дали бы они, ни помощи в строительстве новых, против воли Валар. Для себя не желали они ныне дома иного, чем побережья Эльдамара, и лорда иного, чем Олвэ, князь Алквалондэ. А он никогда не склонял слуха к голосу Моргота, и не приветствовал его в земле своей, и хранил веру, что Улмо и прочие великие среди Валар исцелят раны, нанесенные Морготом, и что за ночью придет новая заря.

Тогда в ярость впал Феанор, ибо по прежнему страшился задержек; и резко заговорил он, обращаясь к Олвэ. "Отрекаешься ты от своей дружбы в самый час нужды нашей, - сказал он. - Но воистину нравилось тебе получать нашу помощь, когда наконец пришли вы на эти берега, слабые, опоздавшие, едва не с пустыми руками. Жили бы вы по прежнему в хижинах на берегу, если бы нолдор не высекли в скалах вашу гавань и не трудились бы на ваших стенах".

Но ответил Олвэ: "Не отрекаемся мы от дружбы. Но делом друга может быть упрекнуть друга за безрассудство. И когда нолдор приветствовали нас и дали нам помощь, иначе говорили вы: в земле Амана должны были мы жить вечно, словно братья, чьи дома стоят рядом. Что же до наших белых кораблей - не вы дали их нам. То искусство узнали мы не от нолдор, но от морских лордов; и белые борта сработали мы своими руками, и белые паруса сотканы были женами и дочерьми нашими. Потому не подарим мы их и не продадим ни ради какого союза или дружбы. Ибо говорю я тебе, Феанор сын Финвэ, они для нас - словно алмазы для нолдор: труд сердец наших, подобного коему не повторить нам".

На том оставил его Феанор, и сидел, исполнен темных мыслей, под стенами Алквалондэ, покуда не собралось войско его. Когда решил он, что мощи у него в достатке, подошел он к Лебединой Гавани и начал занимать корабли, стоявшие там на якоре, и силой уводить их. Но тэлери встали против него, и многих нолдор сбросили в море. Тогда выхвачены были мечи, и бой жестокий был на кораблях, и на озаренных светильниками причалах и молах Гавани, и даже на огромной арке над выходом из нее. Трижды отброшены были воины Феанора, и многие убиты были с обеих сторон; но на помощь передовому отряду нолдор пришел с авангардом войска Финголфина Фингон, что, прибыв, увидел завязавшуюся битву и погибающую родню свою, и бросились они в бой прежде, чем поняли причину ссоры; а иные думали даже, что тэлери пытались перехватить двигавшихся нолдор по приказу Валар.

Потому в конце концов побеждены были тэлери, и премногие из моряков их, что жили в Алквалондэ, были преступно убиты. Ибо стали нолдор яростны и отчаянны, а тэлери были слабее, и вооружены были по большей части лишь тонкими луками. Тогда увели нолдор их белые корабли, и, как смогли, взялись за их весла, и повели их вдоль берега к северу. И Олвэ призывал Оссэ, но тот не пришел, ибо не позволили Валар, чтобы бегству нолдор препятствовали силой. Но Уйнэн оплакивала мореходов тэлери; и море в гневе поднялось против убийц, так что многие корабли были разбиты, и плывшие на них утонули. О братоубийстве в Алквалондэ рассказано больше в плаче, названном "Нолдолантэ", "Падение нолдор", что сложил Маглор прежде, чем сгинуть.

Но все же большая часть нолдор спаслась, и когда стих шторм, продолжили они свой путь, иные - на кораблях, а иные - по суше; но долог был путь сей и тем тяжелее, чем дальше они заходили. Очень долго шли они в бескрайней ночи, но пришли, наконец, к северным границам Хранимого края, к окраине пэстыни Араман, гористой и холодной. Там узрели они вдруг темную фигуру, стоявшую на высокой скале, что глядела на побережье. Говорили иные, что то был сам Мандос, а не меньший герольд Манвэ. И услышали они громкий голос, мрачный и страшный, что приказал им остановиться и слушать. Тогда встали все, и стояли неподвижно, и из конца в конец нолдорских войск слышен был голос, произносивший проклятье и пророчество, что зовется Пророчеством севера и Роком нолдор. Многое предсказывало оно словами темными, коих нолдор не разумели, покуда тяжкие скорби не пали на них; но все слышали проклятье, что возлагалось на тех, кто не остановится, и не будет искать суждения и милости Валар.

"Слезы бессчетные прольете вы; и Валар оградят от вас Валинор, и не допустят вас обратно, так что даже эхо погребальных плачей ваших не пересечет гор. На доме Феанора лежит гнев Валар от Запада до самого крайнего востока, и на всех, кто последует за ними, ляжет он также. Клятва их поведет их, и предаст их, и вырвет навеки сокровища великие, кои поклялись они преследовать. Во зло обратятся все деяния их, что начнутся добром; и чрез предательство родича родичем, и чрез страх предательства случится так. Отлученными станут они навеки.

Пролили вы кровь родичей своих преступно, и запятнали земли Амана. За кровь заплатите вы кровью, и вне Амана жить станете под тенью Смерти. Ибо хоть Эру установил для вас бессмертие в Эа, и никакая болезнь не может охватить вас, все же можете вы быть убиты, и убиты будете: оружием, и мучениями, и скорбью; и бездомные духи ваши придут тогда в Мандос. Там долго будете вы ждать, и тосковать по телам своим, и мало жалости найдете, хоть все, кого убили вы, станут молить за вас. А те, что выживут в Средиземье и не придут в Мандос, уставать станут от мира, словно под тяжестью великой, и слабеть станут, и сделаются словно тенями раскаянья пред лицом молодого племени, что грядет. Валар сказали".

Многие дрогнули тогда; но Феанор укрепил сердце свое и сказал: "Мы поклялись, и клятва наша тверда; ее мы сдержим. Многими несчастьями грозят нам, и предательство из них не меньшее; но одно не было сказано: что станем мы страдать от трусости, от малодушия или боязни малодушия. Потому говорю я, что мы продолжим путь, и предрекаю еще: о деяниях, что свершим мы, песни будут петься до последних дней Арды".

Но в тот час Финарфин отрекся от похода и повернул назад, исполнен скорби, и с горьким чувством к дому Феанора из-за родства своего с Олвэ Алквалондским; и многие из народа его пошли с ним, в печали возвращаясь по своим собственным следам, покуда не увидели вновь далекий луч Миндона на Туне, все еще сиявший в ночи, и так вернулись они наконец в Валинор. Там получили они прощение Валар, и Финарфин поставлен был править оставшимися нолдор Благого края. Но теперь не было с ним сыновей его, ибо не пожелали они бросить сыновей Финголфина; и весь народ Финголфина шел вперед, скован родством и волей Феанора, и страшась вернуться и встретить приговор Валар, ибо не все они были без вины за братоубийство в Алквалондэ. А Фингон и Тургон отважны были и яростны сердцем, и не желали бросать дело, что начали, до самого горького конца, если он и должен быть горьким. Так главное войско пошло дальше, и быстро пришло зло, что было предсказано.

Наконец пришли нолдор на самый север Арды; и увидели первые клыки льда, плававшие в море, и знали, что приближаются к Хэлькараксэ. Ибо меж землей Амана, что на севере изгибалась к востоку, и восточными берегами Эндора (что есть - Средиземье), тянувшимися к западу, был узкий пролив, чрез который холодные воды Окружающего моря и волны Белегаэра текли вместе, и были там туманы бескрайние и мгла смертельного холода, и течения полны были сталкивавшимися ледяными холмами и осколками льда. Таково было Хэлькараксэ, и никто еще не смел ступать там, кроме лишь Валар и Унголиант.

Потому остановился Феанор и нолдор спорили, каким путем дальше следовать. Но начали они мучительно страдать от холода, и от льнущих туманов, сквозь которые не мог пробиться слабый свет звезд; и многие сожалели о походе и начали роптать, в особенности те, что следовали за Финголфином, проклиная Феанора и называя его причиной всех горестей эльдар. Но Феанор, зная все, что говорилось, держал совет со своими сыновьями; и лишь два пути видели они, чтобы покинуть Араман и прийти в Эндор: через пролив или на кораблях. Но Хэлькараксэ считали они непроходимым, тогда как кораблей было слишком мало. Многие потеряны были в долгом пути, и ныне не оставалось их достаточно для того, чтобы перевезти сразу все огромное войско; но никто не желал оставаться ждать на западном берегу, пока других перевезут первыми: страх предательства уже пробудился среди нолдор. Потому пришло в сердца Феанора и сыновей его решение захватить все корабли и отбыть внезапно; ибо они управляли флотом со времени битвы в Гавани, и вели корабли лишь те, кто сражался там и был связан с Феанором. И словно бы по его призыву, поднялся ветер с северо-запада, и Феанор тайно ускользнул со всеми, кого считал верным себе, и поднялся на борт, и вышел в море, и оставил Финголфина в Арамане. И, поскольку море здесь было узко, правя на восток и забирая к югу пересек он его без потерь, и первым из всех нолдор вновь ступил на берега Средиземья; а высадка Феанора была в устье фьорда, что звался Дрэнгист и вдавался в Дор-Ломин.

Но когда высадились они, Маэдрос, старший из сыновей его и былой друг Фингона, покуда ложь Моргота не встала между ними, обратился к Феанору, говоря: "Какие корабли и гребцов ты теперь выделишь для возвращения, и кого им перевезти сюда первым? Фингона отважного?"

Тогда засмеялся Феанор, словно безумный, и крикнул: "Никаких, и никого! Оставленное не считаю потерей; оно оказалось ненужной обузой в пути. Пускай, кто проклинал мое имя, проклинают меня дальше и скулят, прося позволить им вернуться в клетку к Валар! Пускай корабли горят!" Тогда Маэдрос один стоял в стороне, а Феанор велел зажечь белые корабли тэлери. Так в месте, что звалось Лосгар, на берегу фьорда Дрэнгист, погибли прекраснейшие суда, что ходили когда-либо по морю, в великом пожаре, ярком и ужасном. И Финголфин и народ его видели зарево вдали, красным окрасившее облака; и знали, что преданы. Таковы были первые плоды братоубийства и Рока нолдор.

Когда увидел Финголфин, что Феанор оставил его погибать в Арамане или с позором возвращаться в Валинор, исполнился он горести; но ныне желал, как никогда прежде, прийти каким-либо путем в Эндор и вновь встретить Феанора. И долго он и войско его бродили в страдании, но доблесть их и стойкость с трудностями росли; ибо были они могучим народом, старшие бессмертные дети Эру Илуватара, недавно вышедшие из Благого края и не уставшие еще от тягот Земли. Юн был огонь сердец их, и, ведомые Финголфином и сыновьями его, и Финродом и Галадриэль, дерзнули они идти на самый лютый север; и, не найдя другого пути, преодолели наконец ужас Хэлькараксэ и безжалостные ледяные горы. Немногие из последующих деяний нолдор превосходили тот отчаянный переход по тяжести или скорбности. Там потеряна была Эленвэ, жена Тургона, и многие другие погибли также; и уменьшилось войско, с коим ступил наконец Финголфин на Внешние земли. Мало любви к Феанору или сыновьям его имели те, что пришли за ними следом и затрубили в рога в Средиземье при первом восходе Луны.