Поход на Эребор

Для полного понимания эта история требует знакомства с повествованием "Народ Дарина", приведенным в Приложении А к "Властелину Колец". Даем краткое его изложение:

Когда дракон Смог нагрянул на Одинокую Гору (Эребор), гномы Трор и его сын Траин^** (вместе с сыном Траина Торином, впоследствии прозванным Оукеншилд) спаслись через потайной ход. Трор вернулся в Морию, отдав перед тем Траину последнее из Семи гномьих Колец, и там был убит орком Азогом, который выжег свое имя у Трора на челе. Именно это послужило причиной войны гномов с орками, которая завершилась великой битвой в долине Азанулбизар (Нандухирион) перед Восточными Вратами Мории в 2799 году. Впоследствии Траин и Торин Оукеншилд жили в горах Эред Луин, но в 2841 году Траин выступил оттуда с целью вернуться в Одинокую гору. Во время странствий по землям к востоку от Андуина его схватили и заточили в Дол-Гулдуре, где он утратил Кольцо. В 2850 году Гэндальф проник в Дол-Гулдур и обнаружил, что настоящим его хозяином был Саурон; там он набрел на умирающего Траина.

Существует несколько версий "Похода на Эребор", как разъясняется в Приложении вслед за основным текстом; там же приведены существенные извлечения из более ранней версии.

Я не нашел никакой записи, которая могла бы предшествовать начальным словам данного текста ("В тот день он не проронит больше ни слова"). В первом абзаце "Он" - это Гэндальф, "мы" - Фродо, Перегрин, Мериадок и Гимли, а "я" - Фродо, перу которого принадлежит запись разговора. Действие происходит в одном из зданий Минас-Тирита после коронации Короля Элессара (см. с. 329)

В тот день он не проронит больше ни слова. Однако потом мы снова завели разговор на этот счет, и он рассказал всю запутанную историю - как он пришел к мысли устроить поход на Эребор, почему подумал о Бильбо и как уламывал надменного Торина Оукеншилда принять Бильбо в свой отряд. Я сейчас не могу вспомнить этот рассказ полностью, но в общем мы поняли, что мысли Гэндальфа были заняты защитой Запада перед лицом надвинувшейся Тени.

- Я был очень неспокоен тогда, - сказал он, - ибо Саруман чинил препоны всем моим планам. Я знал, что Саурон восстал вновь и вскоре объявится во плоти, и я знал, что он готовится к большой войне. С чего он начнет? Попытается ли первым делом вернуть в свои руки Мордор или сначала атакует главные оплоты своих врагов? Я думал тогда и уверен сейчас, что его первоначальным планом было нападение на Лориэн и Ривенделл, как только удастся собрать достаточно сил. Это было бы гораздо выгоднее для него и гораздо хуже для нас.

Вы, может, думаете, что Ривенделл был вне его досягаемости, но я придерживался иного мнения. Дела на Севере были очень неважные. Царства-под-Горой и мощи людей Дэйла более не существовало. Для сопротивления любой силе, которую Саурон мог послать, чтобы вновь захватить северные горные проходы и древние земли Ангмара, оставались только гномы Железных Холмов, а за ними лежало запустение - и дракон. Дракон, которого Саурон мог использовать с ужасающим эффектом. Часто я говорил себе: "Со Смогом нужно что-то делать. Но еще нужнее прямой удар по Дол-Гулдуру. Мы должны расстроить Сауроновы планы. Я обязан заставить Совет понять это".

В таких мрачных раздумьях я спешил по дороге. Я устал и собирался немного отдохнуть в Шире, куда не заглядывал лет двадцать. Я надеялся, что смогу придумать какое-нибудь средство против всех этих неприятностей, если на время выкину их из головы. И я придумал-таки, хотя неприятностей мне из головы выкинуть не удалось.

Когда я уже подходил к Бри, меня нагнал Торин Оукеншилд,⁽¹⁾ который жил тогда изгнанником у северо-западных границ Шира. К моему удивлению, он заговорил со мной; этот-то момент и стал поворотным во всей истории.

Он тоже был непокоен - настолько, что сразу же попросил у меня совета. Так что я дошел с ним до его палат в Синих горах и выслушал его длинную повесть. Я быстро понял, что душа его горит из-за горькой памяти о несчастьях, об утрате сокровищ предков, что тяжким грузом лежит на ней унаследованный от деда и отца долг отомстить Смогу. Гномы очень серьезно относятся к такого рода долгу.

Я пообещал помочь ему, если смогу. Я, как и он, жаждал увидеть Смога мертвым. Однако Торин был поглощен планами войн и сражений, как будто он был царем Торином Вторым; мне же они представлялись безнадежными. Поэтому я оставил его и отправился в Шир, собирая по крупицам новости. Это было странное занятие. Я позволил событиям вести меня за собой, выжидая некий шанс, и наделал немало ошибок на этом пути.

Привязался-то я к Бильбо гораздо раньше, еще когда он был ребенком и молодым хоббитом; в последний раз, когда я видел его, он еще "не вошел в возраст". С тех пор я не забыл непоседливого хоббита с ясными глазами, любовью ко всяческим историям и бесконечными вопросами о том, что происходит в огромном мире за пределами Шира. Не успел я вновь переступить границу Шира, как сразу услышал кучу новостей о Бильбо. Казалось, только и разговоров было, что о нем. Его родители умерли очень рано по хоббитским меркам, едва дожив до восьмидесяти, а их сыночек так и не женился. Говорили, что он уже немного тронулся, шатается где-то целыми днями в одиночку. Видели его и болтающим со всякими бродягами, даже с гномами!

"Даже с гномами!" И вдруг у меня в голове сложились воедино три обстоятельства: великий в своей жадности дракон с его острым слухом и чутьем; крепыши гномы с их давней жгучей ненавистью, обутые в тяжелые башмаки; и быстрый легконогий хоббит, страстно желающий (как я полагал) выглянуть в большой мир. Я показался смешным самому себе, однако сразу отправился повидаться с Бильбо. Что сделали с ним эти двадцать лет? Не преувеличивают ли сплетни его достоинств? Однако дома его не оказалось. Соседи только качали головами, когда я расспрашивал о нем.

- Опять пропал, - сказал мне один хоббит. По-моему, это был Холман, садовник.⁽²⁾ - Опять пропал. Скоро он так пропадет совсем, если не остережется. Потому что спрашиваю его, куда, мол, вы собираетесь, и когда будете обратно, а он отвечает: я, мол, не знаю. А затем смотрит на меня чудно так и говорит: это, мол, Холман, зависит от того, попадется ли мне навстречу кто-нибудь - завтра ведь эльфийский Новый год!⁽³⁾ Жаль-жаль, такой обходительный хоббит. Лучшего и не найти от Белых Холмов до Реки.

"Так-так, горячо!" - подумал я. - "Пожалуй, рискну".

Времени было в обрез. Самое позднее, в августе мне следовало быть на Светлом Совете, иначе Саруман проведет свою линию, и ничего сделано не будет. Если даже не вдаваться в более высокие материи, это могло оказаться роковым для задуманного похода: ведь, не отвлеки мы внимание хозяина Дол-Гулдура, тот воспрепятствовал бы любой попытке пробраться к Эребору. Поэтому я поспешил назад к Торину, чтобы решить нелегкую задачу - уговорить его отказаться от возвышенных планов, идти тайно, да еще взять с собой Бильбо. Самого же Бильбо я так и не увидел, что чуть не оказалось фатальной ошибкой. Ибо Бильбо, конечно, изменился, став довольно толстым и расчетливым. Былые его мечтания выродились в нечто вроде послеобеденной дремы, и не было ничего более пугающего, чем обнаружить, что она грозит стать явью! Он был совершенно ошарашен и выглядел дурак дураком. Торин разъярился и ушел бы, не случись еще одно странное совпадение, о котором я не премину рассказать.

Вы-то знаете, что было дальше, во всяком случае, с точки зрения Бильбо. Однако если бы эту историю записывал я, она звучала бы весьма иначе. Он, например, и представить не мог, насколько никчемным считали его гномы или насколько сердиты они были на меня. Негодование и презрение Торина были гораздо сильнее, чем смог это ощутить Бильбо. Гном с самого начала пренебрежительно воспринял мой план и решил, что все это затеяно, чтобы попросту разыграть его. Дело спасли только ключ и карта Трора.

Много лет я не вспоминал о них. Только в Шире, когда у меня появилось время поразмыслить над повестью Торина, я внезапно вспомнил странный случай, благодаря которому они попали ко мне. Теперь-то было похоже, что это не просто случай. Я припомнил свою опасную прогулку за девяносто один год до того, когда я переодетым пробрался в Дол-Гулдур и наткнулся в тамошних подземельях на несчастного умирающего гнома. Я понятия не имел, кто это. У него была карта, когда-то принадлежавшая морийскому народу Дарина, и ключ, по всей видимости, связанный с ней. Их владелец был уже слишком далек от этого мира, чтобы все объяснить, но он сказал, что владел еще и великим Кольцом. Бредил он почти исключительно о нем. "Последнее из Семи", - повторял он снова и снова.

Все эти вещи могли попасть к нему разными путями. Например, он мог быть гонцом, перехваченным в пути, или даже вором, попавшимся еще большему вору. Однако он отдал карту и ключ мне. "Для сына", - прошептал он и умер. Вскоре мне удалось выбраться оттуда. Реликвии я прихватил с собой и, по неясной подсказке сердца, не расставался с ними, пусть вскоре почти совсем позабытыми. У меня ведь были и другие дела в Дол-Гулдуре, опаснее и важнее, чем все сокровища Эребора.

Припомнив теперь все это снова, я отчетливо понял, что слышал последние слова Траина Второго,⁽⁴⁾ хоть он не называл ни своего имени, ни имени сына. И Торин, конечно, не знал, что сталось с его отцом - он даже не упомянул "последнее из Семи Колец". Итак, в моих руках находились план и ключ от потайного хода в Эребор, через который, по рассказу Торина, Трор и Траин спаслись. И я сберег эти вещи, хоть и без осознанного намерения, до момента, когда они оказались куда как кстати.

По счастью, я воспользовался ими правильно. Я держал их в рукаве, как говорят в Шире, пока дело совсем не зашло в тупик. Но стоило показать их Торину, как он сразу согласился с моим планом - по крайней мере, в том, что касалось тайной экспедиции. Что бы он ни думал о Бильбо, но сам он решил идти. Существование потайной двери, которую могут обнаружить только гномы, давало надежду, по меньшей мере, разузнать, что поделывает дракон, и даже, может быть, вызволить толику золота или фамильные драгоценности и облегчить тем самым груз на сердце Торина.

Но для меня этого было недостаточно. Я чувствовал сердцем, что Бильбо должен идти с ним, иначе весь поход постигнет неудача. Или, как лучше сказать теперь, не произойдут другие, гораздо более важные события. Поэтому мне все равно пришлось уговаривать Торина взять его с собой. Немало потом трудностей встретилось на нашем пути, но, по мне, именно это испытание оказалось самым нелегким. Я уговаривал его всю ночь напролет, пока Бильбо почивал, и лишь под утро все окончательно утряслось.

Торин сочился презрением и подозрительностью.

- Жидок он, - фыркал гном, - жидок, как грязь в его Шире, да еще и глуп. Мамаша слишком рано оставила его. Ты ведешь какую-то темную игру, господин мой Гэндальф. Уверен, что есть у тебя свои собственные цели, кроме как помочь мне.

- Ты совершенно прав, - отозвался я. - Не будь их у меня, мне бы вообще не стоило тебе помогать. Тебе твои дела, может, и кажутся великими, но они лишь тонкая нить в великой сети. В моих же руках много таких нитей. Но это делает мой совет лишь весомее.

Под конец я возвысил голос.

- Слушай, Торин Оукеншилд! Если этот хоббит пойдет с тобой, ты преуспеешь. Нет - пропадешь. Это мое предвидение, и я предупреждаю тебя!

- Наслышан я о твоей славе, - сказал Торин. - Надеюсь, она заслуженна. Но из-за этой дурацкой затеи с твоим хоббитом я уж не знаю, то ли ты и вправду провидец, то ли безумец. Ты, часом, не повредился в уме от стольких забот?

- Забот у меня вполне достаточно, чтобы сойти с ума. И одна из самых досадных - надменный гном, который ищет моего совета (хотя я ему, сколько знаю, ничем не обязан), а затем вознаграждает меня дерзостями. Будь по-твоему, Торин Оукеншилд, поступай как знаешь. Но если отмахнешься от моего совета, кончишь ты плохо. И не жди от меня ни помощи, ни другого совета, покуда Тень лежит на тебе. Смири свою гордыню и жадность, или любая твоя дорога будет дорогой к поражению, пусть даже руки твои наполнятся золотом!

Тут он приостыл, но в глазах его тлел огонь.

- Нечего мне угрожать! - буркнул он. - В этом деле, как и во всем, что касается меня, решение остается за мною.

- Тогда решай! - бросил я. - Мне нечего добавить, разве вот еще что. Я нелегко дарю своей любовью и доверием, Торин; но я с нежностью отношусь к этому хоббиту и желаю ему добра. Относись к нему по-доброму, и ты заслужишь мою приязнь до конца дней своих.

Я сказал это, уже не надеясь его уговорить, но я не мог бы сказать лучше. Гномы понимают преданность в дружбе и благодарность за услугу.

- Ну хорошо, - проворчал после долгого молчания Торин. - Он составит мне компанию, если отважится - в чем я лично сомневаюсь. Но если ты настаиваешь, чтобы я тащил эту обузу, ты тоже должен идти с нами и присматривать за своим ненаглядным.

- Ладно, - отвечал я, - я пойду и буду оставаться с тобой, сколько смогу - по крайней мере, пока ты его не оценишь по достоинству.

В конце концов все вышло ладно, но тогда я очень переживал, поскольку у меня на руках были неотложные дела Светлого Совета.

Вот так и устроился поход на Эребор. Я не думаю, что, когда мы выступили, у Торина была сколько-нибудь реальная надежда уничтожить Смога. Такой надежды не было, но так произошло. Однако, увы! Торин не смог насладиться ни своим триумфом, ни своими сокровищами. Гордыня и жадность превозмогли его несмотря на мои предупреждения.

- Но ведь, - сказал я [Фродо - прим. перев.], - он так и так мог погибнуть в сражении. Нападение орков случилось бы независимо от того, насколько щедро Торин обошелся со своими сокровищами.

- И то правда, - ответил Гэндальф. - Бедный Торин! Несмотря на его недостатки, он был великий гном из великого рода; и хотя в конце похода он погиб, во многом благодаря ему было восстановлено Царство-под-Горой, как мне того хотелось. Однако Даин Железный Башмак оказался достойным преемником. И вот мы слышим, что он пал, сражаясь опять у врат Эребора, в то самое время, как мы бились здесь. Следовало бы назвать это тяжелой утратой, если бы не то чудо, что в его возрасте⁽⁵⁾ он еще орудовал своим топором столь мощно, как об этом рассказывают, стоя над телом Короля Бранда пред вратами Эребора покуда не пала тьма.

Все ведь могло обернуться совсем иначе. Да, мы сумели отвлечь главный удар врага на юг, но даже при этом Саурон своим далеко простертым правым крылом мог бы причинить ужасные разрушения на Севере, пока мы защищали Гондор, если бы на его пути не встали король Бранд и царь Даин. Вспоминая великую битву при Пеленноре, не забывайте битву при Дэйле. Представьте, что могло бы случиться. Огненное дыхание дракона и мечи варваров в Эриадоре! Гондор мог бы остаться без королевы. Мы могли бы сейчас, победив, еще только надеяться вернуться домой - к развалинам и пепелищам. И это удалось отвратить благодаря тому, что однажды вечером в начале весны я встретил Торина Оукеншилда неподалеку от Бри. Случайная встреча, как говорят у нас в Средиземье.

Примечания

^*: Поводом для переработки послужило появление полного текста "версии B" во втором издании "Annotated Hobbit" и необходимость согласовать ее перевод с переводом "The Quest of Erebor" из "Unfinished Tales". Важную роль сыграло и то обстоятельство, что "Поход к Эребору" в вышедших на русском "Неоконченных преданиях" IMHO заметно уступает оригиналу в эмоциональном накале, юморе и сочности диалогов. Но прежде чем заниматься критиканством, следовало избавиться от собственных ошибок, коих в первоначальном варианте "Похода на Эребор" (первом моем опыте художественного перевода) оказалось весьма изрядно. - Прим. перев.
^**: Вопреки общей редакционной политике ТТТ, Dwarves в переводе именуются гномами. Однако в случае печатного издания сего перевода под маркой ТТТ гномы превратятся в карлов без предупреждения. - Прим. перев.

Встреча Гэндальфа с Торином упоминается также в Приложении А (III) к "Властелину Колец", и там указана ее дата: 15 марта 2941 года. Существует небольшое разночтение между двумя этими источниками: согласно Приложению А, встреча произошла на постоялом дворе в Бри, а не на дороге. Перед тем Гэндальф посещал Шир двадцать лет тому назад, то есть в 2921 году, когда Бильбо был тридцать один год; Гэндальф потом говорит, что тот не вполне еще "вошел в возраст" [тридцать три года], когда он последний раз видел его.

Садовник Холман: Холман Гринхэнд, которому пособлял Хэмфаст Гэмджи (Жихарь, отец Сэма): см. "Братство Кольца" I 1 и Приложение C.

Эльфийский солнечный год (лоа) начинался со дня йэстарэ, предшествовавшего первому дню туилэ (весны); в Календаре Имладриса йэстарэ "более или менее соответствовал хоббитскому 6 апреля" (См. Приложение D к "Властелину Колец").

Траин Второй: Траин Первый, далекий предок Торина, бежал из Мории в 1981 году и стал первым Царем-под-Горой (Приложение A(III) к "Властелину Колец").

Даин II Железный Башмак родился в 2767 году; в сражении в долине Азанулбизар (Нандухирион) в 2799 году он зарубил орка Азога, отомстив за Трора, деда Торина. Он погиб в битве при Дэйле в 3019 году (Приложения A(III) и B к "Властелину Колец"). Глоин в Ривенделле рассказывает Фродо, что Даин "...по-прежнему правил Подгорным Царством. Ему шел двести пятьдесят первый год, он пользовался всеобщим уважением и любовью, а богатства гномов постоянно приумножались" (перевод А. Кистяковского).

Приложение

Примечания к текстам "Похода на Эребор"

Текстология этого фрагмента сложна и с трудом поддается распутыванию. Самая ранняя версия - это законченная, но черновая рукопись со множеством исправлений, которую я буду здесь называть "версия A". Она озаглавлена "О делах Гэндальфа с Траином и Торином Оукеншилдом". С нее была сделана машинописная копия, "версия B", содержащая дальнейшие, многочисленные, но в основном не очень существенные изменения. Она имеет два заголовка: "Поход на Эребор" и "Рассказ Гэндальфа о том, как он пришел к мысли устроить экспедицию на Эребор и послать Бильбо с гномами". Ряд пространных извлечений из этого машинописного текста дается ниже.

Помимо ранних версий A и B существует еще одна рукопись, C, никак не озаглавленная. Она излагает историю более кратко и связно, многое опуская по сравнению с первой версией и вводя ряд новых элементов, однако (особенно в последней части) тесно придерживаясь первоначальных записей. Мне кажется, что рукопись C определенно более поздняя, чем B. Именно версия C приведена выше, хотя ее начало, описывающее сцену действия в Минас-Тирите, на которой Гэндальф предается воспоминаниям, очевидно отсутствует.

Начальные абзацы рукописи B, приводимые ниже, почти идентичны тексту в Приложении A (III, "Народ Дарина") к "Властелину Колец" и очевидно связаны с предшествующим ему (в Приложении A) повествованием о Троре и Траине. В то же время окончание "Похода на Эребор" мы опять находим почти в тех же самых словах в Приложении A, вложенных, опять-таки, в уста Гэндальфа, беседующего с Фродо и Гимли в Минас-Тирите. В свете письма, цитированного во Введении [к книге "Unfinished Tales" - прим. перев.] на стр. 11, ясно, что отец писал "Поход на Эребор" как часть повествования "Народ Дарина" в Приложении A.

Извлечения из ранней версии

Машинописная рукопись B ранней версии "Похода на Эребор" начинается так:

Так Торин Оукеншилд стал Наследником Дарина, но наследником без надежды. При разграблении Эребора он был слишком юн, чтобы носить оружие, однако в долине Азанулбизар уже бился в первых рядах. Ему, великому гному с гордой статью, было девяносто пять, когда Траин пропал без вести. У него не было Кольца, и (может быть, потому) он предпочел остаться в Эриадоре. Там он трудился долго и достиг богатства, какого мог. Его народ прирастал, главным образом, за счет многочисленных скитальцев из народа Дарина, которые, прослышав о его обиталище, стекались туда. Были у них уже и великолепные чертоги под горами, и полные кладовые добра, и жилось им, похоже, не так уж тяжко, хотя в своих песнях без конца печалились они о дальней Одинокой Горе, о ее сокровищах и о блаженстве Большого Зала в сиянии Аркенстоуна.

Годы длились. Из-под пепла в сердце Торина снова разгорался жар, когда погружался он в думы о несправедливости судьбы своего рода и о завещанном ему отмщении дракону. Звеня в кузне своим тяжелым молотом, он мечтал о боевом железе, армиях и союзах. Однако армии были рассеяны, союзы нарушены, а топоры его народа слишком малочисленны. И великий безнадежный гнев сжигал его душу, когда обрушивал он удары по раскаленному железу на наковальне.

Гэндальф тогда еще никак не был связан с судьбами народа Дарина. Он почти не водился с гномами, хотя и был другом всем приверженным добру и тепло относился к тем из народа Дарина, кто жили изгнанниками на Западе. Но случилось однажды так, что, пересекая Эриадор (по пути в Шир, который он не видел уже несколько лет), он встретил Торина Оукеншилда, и они разговорились по дороге, и заночевали вместе в Бри.

Утром Торин сказал Гэндальфу:

- Тяжек груз моих дум, а ты, говорят, мудр и знаешь больше других о том, что творится на свете. Не согласишься ли пойти ко мне домой, выслушать меня и дать мне совет?

Гэндальф ответил согласием. Он отправился в палаты Торина и долго сидел с ним и слушал повесть о несправедливостях его судьбы.

Из этой встречи много проистекло великих событий и свершений, например, обретение Единого Кольца, его появление в Шире и избрание Хранителя Кольца. Поэтому многие предположили, что Гэндальф все это предвидел и специально улучил момент встретиться на пути у Торина. И все же мы полагаем, что это не так. Ибо Фродо Хранитель Кольца в своем описании Войны за Кольцо оставил изложение рассказа Гэндальфа об этом. Вот что написано у него.

Вместо слов "Вот что написано у него", в самой ранней рукописи A стоит: "Этот рассказ был опущен в повествовании, ибо он кажется слишком длинным; однако здесь мы восстанавливаем большую его часть".

"После коронации мы остались в Минас-Тирите, в одном из прекрасных зданий, вместе с Гэндальфом. Он был само радушие, и хотя мы засыпали его вопросами обо всем, что только приходило в голову, его терпение казалось таким же неиссякаемым, как его осведомленность. Сейчас я уже мало что могу припомнить из того, что он рассказывал нам; часто мы и не понимали его ответов. Но этот разговор я помню отчетливо. Гимли тогда еще был с нами, и он как-то обратился к Перегрину:

- Вот что я должен как-нибудь сделать - заглянуть в этот ваш Шир.⁽¹⁾ И не для того, чтобы полюбоваться на хоббитов! Вряд ли они могут чем-то еще меня удивить. Но ни один гном из рода Дарина не может равнодушно пройти мимо этого уголка. Ибо не отсюда ли началось возрождение Царства-под-Горой и одоление Смога? Я уж не говорю о крушении Барад-Дура, хотя все это странным образом сплетено. Странным, очень странным, - сказал он и запнулся.

Затем, пристально глядя в лицо Гэндальфу, он продолжал:

- Но кто же сплел эту сеть? Надо же, раньше я над этим не задумывался. И ты, Гэндальф, спланировал все это еще тогда? Если нет, то зачем ты повел Торина Оукеншилда через такую неприметную дверцу, за которой Кольцо нашлось, было укрыто до поры в далеком западном краю, а затем обрело Хранителя - а при всем при этом и Царство-под-Горой возродилось между прочим? Это ты все задумал?

Гэндальф ответил не сразу. Он встал и из западного окна устремил взгляд на море; лицо его осветилось в лучах закатного солнца. Долго он так стоял в молчании. Наконец, обернувшись к Гимли, он произнес:

- Я не знаю ответа. Ибо я уже не тот, и не обременен более судьбами Средиземья, как тогда. Тогда я ответил бы тебе словами вроде тех, что слышал от меня Фродо не далее как прошлой весной. Всего лишь прошлой весной! Но обычные меры здесь бессмысленны. В том далеком прошлом я сказал маленькому испуганному хоббиту: Бильбо было назначено найти Кольцо - и назначено не тем, кто его изготовил. Стало быть, тебе назначено нести его. Я мог бы добавить: а мне было назначено подтолкнуть вас обоих к этому.

Для исполнения назначенного я находил в бодрствующей части своего сознания только то, что мне было позволено, и делал, по мере своего разумения, то, что само ложилось в руки. Но что я чувствовал сердцем или что я знал прежде, чем ступил на эти серые берега, - это другое дело. Олорин был я на забытом Западе, и только с теми, кто остался там, я буду откровеннее.

В рукописи A здесь: "и только с теми, кто остался там (или с теми, кто, может быть, возвратится туда со мной), я буду откровеннее".

Тут я воскликнул:

- Теперь я лучше понимаю тебя, Гэндальф! Хотя и думаю, что, назначено это было или нет, Бильбо, как и я, мог отказаться покинуть дом, и не в твоих силах было бы нас заставить. Тебе не было бы дозволено даже попытаться сделать это. Но мне все равно любопытно, почему ты сделал то, что сделал, такой, каким казался тогда - старик в сером плаще?

Далее Гэндальф объясняет им свои тогдашние сомнения относительно первого хода Саурона и свои опасения за Ривенделл и Лориен (см. начало рукописи C - перев.). В этой версии, после слов о том, что прямой удар по Саурону был еще необходимее, чем разрешение проблемы Смога, он продолжает так:

- Забегая вперед, именно поэтому, как только экспедиция против Смога благополучно началась, я покинул ее и убедил членов Совета первыми атаковать Дол-Гулдур, прежде чем тот нападет на Лориэн. И было так, и Саурон бежал. Однако он всегда заглядывал вперед дальше нас. Должен признаться, я думал, что он на самом деле отступился, и мы получим еще одну мирную, пусть и тревожную, передышку. Однако она продлилась недолго. Саурон решил предпринять следующий шаг. Он сразу вернулся в Мордор и через десять лет объявился во плоти.

После этого все стало мрачным. И все же это не был его первоначальный план, что и привело, в конце концов, к ошибке. Его противникам еще было где получить свободный от влияния Тени совет. Как бы мог уцелеть Хранитель Кольца, если б не осталось Ривенделла или Лориэна? А ведь они, я думаю, пали бы, если б Саурон обрушился сначала на них всей своей мощью, не отвлекая более половины ее для нападения на Гондор.

Такие вот дела. Это было моим главным побудительным мотивом. Однако одно дело знать, что нужно делать, но совершенно другое - как. Я начинал уже серьезно беспокоиться по поводу положения дел на Севере, но тут в один прекрасный день (по-моему, в середине марта 2941 года) мне повстречался Торин Оукеншилд. Я выслушал всю его историю и подумал: "Отлично, вот, по крайней мере, один враг Смога, которому стоит помочь. Я должен сделать для него все, что могу. Мне бы подумать о гномах раньше!".

И потом, был еще и народ Шира. Теплое чувство к ним зародилось в моем сердце еще во время Долгой Зимы, которую никто из вас не помнит.⁽²⁾ Им тогда пришлось очень туго: они попали в одну из худших переделок в своей истории, умирая от стужи и последовавшего за ней страшного голода. Однако именно тогда я увидел их мужество и их сострадание друг другу. Они и выжили благодаря состраданию не менее, чем мужеству, без жалоб и слез. Я желал им выжить и дальше. Однако я видел, что в западном крае раньше или позже снова наступят очень тяжелые времена. Правда, теперь ему грозило нечто иное: безжалостная война. Чтобы пройти через нее, им, по моему разумению, кое-чего не хватало. Чего именно? Это непросто выразить словами. Ну, скажем так: им надо было бы знать немного больше и понимать немного яснее, что за мир вокруг них и где в нем их место.

Они начали забывать; забывать свои истоки и свои легенды, забывать то немногое, что они знали о величии мира. Подвиги и опасности еще не выветрились из их памяти окончательно, но были уже порядком преданы забвению.

Однако невозможно быстро научить таким вещам целый народ, а времени не оставалось. Да и все равно пришлось бы начинать с чего-то одного - точнее, с кого-то одного из хоббитов. Осмелюсь назвать его "избранным". Я сам был избран только для того, чтобы избрать его, и мой выбор пал на Бильбо.

- Вот это-то меня всегда и интересовало, - заметил Перегрин. - Почему именно на него?

- А как бы ты выбирал какого-нибудь одного хоббита для такого дела? - спросил Гэндальф. - Мне некогда было перебирать их всех. Однако я к тому времени очень хорошо знал Шир, хотя, когда мы с Торином повстречались, малоприятные дела уже двадцать лет удерживали меня вдали от него. Так что я просто припомнил хоббитов, которых знал, и рассудил так: мне нужна энергичность Туков (но в разумной дозе, господин мой Перегрин) и серьезность, например, Бэггинсов. Это сразу навело на мысль о Бильбо. Мне как-то привелось узнать его очень хорошо, лучше, чем он знал меня. Он вырос и почти вошел в возраст на моих глазах, и он мне нравился. Я, естественно, многого не мог знать, пока не вернулся в Шир, но там обнаружилось, что Бильбо остался "неприросшим". Я выяснил, что он так и не женился. Мне это показалось необычным, хоть я и догадывался о причине. И она заключалась вовсе не в том, о чем толковали мне почти все хоббиты: что, мол, он слишком рано остался хозяином самому себе и хорошему состоянию. Нет, я догадывался, что он хотел остаться "неприросшим" из-за мечты, глубокой настолько, что он не осознавал ее сам - или не хотел осознавать, ибо она тревожила его. Так или иначе, он таил желание быть свободным, чтобы иметь возможность уйти, когда представится случай или когда он наберется решимости. Я вспомнил, как он юнцом, бывало, докучал мне расспросами о хоббитах, которые иногда "сбегали", как говорят в Шире. Среди таких было, по крайней мере, двое его дядюшек из Туков.

Этими дядюшками были Хильдифонс Тук, который "сбежал путешествовать и больше не вернулся", и Изенгар Тук (младший из двенадцати детей Старого Тука), о котором "говорили, что в юности он сбежал на море". ("Властелин Колец", Приложение C, "Фамильное древо Туков из Больших Смиалов").

После того, как Гэндальф принял приглашение Торина пойти с тем в его обиталище в Синих Горах,

...мы пересекли весь Шир, но толку от этого было чуть, поскольку Торин почти не останавливался. Я думаю, что именно досада на его надменное пренебрежение хоббитами впервые заронила мне в голову идею впрячь его с ними в одну упряжку. Для него это были просто землеробы, которым случилось возделывать поля по обочинам исконной гномьей дороги к Горам.

В этой ранней версии Гэндальф подробно излагает, как, после посещения Шира он возвратился к Торину и уговорил его "отказаться от возвышенных планов, идти тайно, да еще взять с собой Бильбо". Последняя фраза - все, что говорится в более поздней версии.

...Наконец я все обдумал и отправился обратно к Торину. Он держал совет со своими родичами. Балин и Глоин были там, и еще несколько гномов.

- Ну, что скажешь? - задал вопрос Торин, едва я переступил порог.

- Прежде всего, - отвечал я, - о твоих собственных планах. Это царские планы, Торин Оукеншилд, но царство твое в прошлом. Если ему суждено возродиться, в чем я не уверен, то начать должно с малого. С другой стороны, интересно, представляешь ли ты здесь, вдалеке, все могущество великого дракона? Но и это еще не все. Знай, что в мире быстро растет гораздо более ужасная Тень, и они с драконом будут помогать друг другу. (И так оно и случилось бы, не атакуй я тогда Дол-Гулдур). В таких условиях открытая война совершенно бесполезна; да в любом случае, она не в твоих силах. Тебе нужен план более простой, дерзкий и даже отчаянный.

- Слова твои темны и тревожны, - промолвил Торин. - Говори яснее!

- Хорошо, - согласился я. - Во-первых, ты должен сам выступить в этот поход, и выступить тайком. Никаких послов, глашатаев, никаких "иду на вы", Торин Оукеншилд! С собой ты можешь взять самое большее несколько родственников или преданных сторонников. Но сверх того тебе понадобится еще кое-что, совершенно неожиданное.

- Назови это! - потребовал Торин.

- Минуту! - сказал я. - Ты надеешься сладить с драконом. Но он не только очень велик, он уже очень стар и хитер. Предприятие надо начинать, принимая во внимание его чутье и его опыт.

- Естественно, - усмехнулся Торин. - Гномы имели дело с драконами чаще, чем кто-либо еще, и не надо учить ученого.

- Замечательно, - отвечал я. - только непохоже, чтобы твои планы учитывали это обстоятельство. Мой план - идти украдкой. Украдкой!⁽³⁾ Смог не возлежит на своем драгоценном ложе бессонно, Торин Оукеншилд. Ему снятся гномы! Будь уверен, что он обследует свое логово день за днем, ночь за ночью, пока не убедится в отсутствии хотя бы малейшего запаха гнома. Лишь затем он засыпает, засыпает вполуха, настороженно ловя малейший стук - стук гномьих башмаков!

- Эта твоя украдка выходит такой же трудной и безнадежной, как открытое нападение, - сказал Балин. - Невозможно трудной!

- Да, это трудно, - согласился я. - Трудно, но возможно, иначе я не тратил бы тут свое время попусту. Я бы сказал, что задача трудна до нелепости. Поэтому я собираюсь предложить нелепое ее решение. Возьмите с собой хоббита! Смог, скорее всего, не слыхал о хоббитах, и уж точно никогда не нюхал их.

- Что?! - возопил Глоин. - Одного из этих ширских недотеп? Какой прок от него, на земле или под землей? Да пусть он благоухает как ему угодно, он никогда не отважится проползти там, где его смог бы учуять самый голоперый драконенок, только что вылупившийся из яйца!

- Ну, ну, - стал я урезонивать гнома, - это несправедливо. Ты не очень хорошо знаком с ширским народом, Глоин. Похоже, ты считаешь их простаками, поскольку они щедры и не торгуются, и робкими из-за того, что они не покупали у тебя оружия. Так ты неправ. Так или иначе, Торин, я положил глаз на одного из них в качестве спутника для тебя. Он смышлен и умел, проницателен и не опрометчив. И, я думаю, ему не занимать смелости, как и всему его народу. Ты можешь сказать, что всяк будет смел, когда нужда заставит. Ну так попробуй загнать хоббита в угол, и посмотри, что в нем обнаружится.

- Это невозможно проверить, - усмехнулся Торин. - По моим наблюдениям, они делают все возможное, чтобы избежать тесных углов.

- Совершенно верно, - подтвердил я. - Это очень здравомыслящие создания. Но этот хоббит особенный. Я думаю, его можно уговорить самому забраться в угол. Я уверен, что в его сердце живет желание, как он сам сказал бы, найти приключение.

- Только не за мой счет! - отрезал Торин, вскочив с места и принявшись нервно расхаживать. - Это не совет, а идиотская шутка! Не могу увидеть, что такого умеет любой хоббит, плохой или хороший, чтобы отработать хотя бы свой дневной паек, если даже удастся уговорить его отправиться с нами.

- Не можешь увидеть? Не сможешь услышать, точнее говоря! - произнес я. - Хоббиты без малейших усилий ходят тише, чем может любой гном в мире при всем своем старании, хотя бы его жизнь зависела от этого. Я считаю, что они самые легконогие из всех смертных. Этого ты, конечно, не мог наблюдать, Торин Оукеншилд, когда, с позволения сказать, топал по Ширу, грохоча башмаками так, что любой его житель мог слышать тебя за милю. Когда я толковал тебе: "украдкой", я имел в виду профессиональное скрадывание.

- Профессиональное скрадывание? - воскликнул Балин, вложив в мои слова несколько иной смысл, чем тот, который имел в виду я сам. - Ты подразумеваешь опытного охотника за сокровищами? И что, такие еще остались?

Я несколько смутился. Это был новый поворот, и я не был уверен, что в нужную сторону. Наконец я произнес:

- Я полагаю, да. За вознаграждение они пролезут туда, куда вы сами не осмелитесь, да в любом случае и не сможете, и добудут для вас желаемое.

Глаза Торина заблестели, когда воспоминание об утраченных сокровищах пронеслось перед его внутренним взором. Однако когда он заговорил, слова его были исполнены презрения.

- Наемный вор, ты хочешь сказать. Что ж, об этом можно подумать, если он не запросит слишком дорого. Но при чем тут эта деревенщина? У них нет посуды драгоценнее глиняного горшка, а бриллиант они не отличат от стекляшки.

- Я бы не советовал тебе судить так уверенно о вещах, в которых не разбираешься, - сказал я резко. - Эта "деревенщина" живет в своей стране уже четырнадцать веков, и они многому научились за это время. Они водились и с эльфами, и с гномами за тысячу лет до того, как Смог явился на Эребор. По меркам твоих предков, никого из них нельзя назвать богатым, но в некоторых домах имеются штучки покрасивее тех, которыми ты можешь похвастаться здесь, Торин. У хоббита, о котором я толкую, есть золотые украшения, ест он с помощью серебряных приборов, а вино пьет из фигурного хрусталя.

- А! Я, наконец, понял, куда ты клонишь, - сказал Балин. - Он вор, да? Поэтому ты рекомендуешь его?

Боюсь, что тут я вышел из себя и потерял осторожность. Я уже не мог выносить это гномье самомнение, эту уверенность, что никто, кроме них самих, не может иметь или изготовить ничего ценного, а любая красивая вещь в чужих руках получена, если не украдена, в свое время у гномов.

- Вор? - произнес я с усмешкой. - Ну да, конечно, профессиональный вор! Как еще у хоббита могут появиться серебряные ложки? Я поставлю воровской знак на его двери, и вы не промахнетесь.

Затем я в сердцах встал и объявил с напором, удивившим меня самого:

- Ты должен найти эту дверь, Торин Оукеншилд! Я говорю серьезно.

Неожиданно я почувствовал, что я вовсе не переборщил сгоряча. Эта моя странная идея оказалась не шуткой, а правильным решением, и было отчаянно важно, чтобы она сбылась. Гномы должны были склонить свои негнущиеся шеи.

- Слушай, потомок Дарина! - вскричал я. - Если ты уговоришь этого хоббита идти с вами, ты преуспеешь. Нет - пропадешь. Если ты откажешься хотя бы попробовать, я прекращаю всякие дела с тобой, и не получишь от меня ни помощи, ни другого совета, покуда Тень лежит на тебе!

Торин обернулся и взглянул на меня с изумлением - и немудрено!

- Сильно сказано! - признал он. - Ну ладно, я попробую. Твои слова звучат как пророчество, если, конечно, ты в своем уме.

- Наконец-то! - сказал я. - Но попытка должна быть добросовестной, а не просто с целью выставить меня дураком. Будь терпелив и не сдавайся сразу, если первый твой взгляд не обнаружит ни смелости, ни любви к приключениям, о которых я толковал. Он будет отрицать их и попытается уйти в кусты, но ты не должен его упустить.

- Торговаться со мной бесполезно, если ты это имеешь в виду, - сказал Торин. - Я предложу ему честное вознаграждение за все, что он сможет вернуть нам, и не более того.

Я имел в виду вовсе не это, но, похоже, объясняться было бесполезно. Поэтому я продолжил:

- Сначала тебе следует все спланировать и собраться самому. Ты должен быть полностью готов! Когда же согласится он, у него не должно быть времени передумать. Ты должен выступить в поход на восток прямо из Шира.

- Он выходит очень странным созданием, этот твой вор, - заметил молодой гном, которого звали Фили (как я потом узнал, он приходился Торину племянником). - Как его имя, или что он там использует вместо него?

- Хоббиты пользуются своими настоящими именами, - ответил я. - Его единственное имя - Бильбо Бэггинс.

- Ну и имечко! - сказал Фили и засмеялся.

- Он считает его вполне приличествующим, - пояснил я. - И оно хорошо ему подходит, ибо он холостяк средних лет, и в последнее время немного расплылся. Сейчас, пожалуй, главный его интерес - хорошо поесть. Мне говорили, что у него отличная кладовая, и, может быть, не одна. По крайней мере, вы хорошо угоститесь.

- Ну, хватит, - прервал нас Торин. - Если бы я не дал слово, я бы отказался после того, что услышал сейчас. У меня нет настроения валять дурака. Ибо я тоже серьезен. Смертельно серьезен, и сердце горит у меня в груди.

Я пропустил это мимо ушей.

- Смотри же, Торин, - сказал я. - Сейчас апрель, весна в разгаре. Подготовь все как можно быстрее. У меня еще есть кое-какие дела, но через неделю я вернусь. После возвращения, если все будет в порядке, я отправлюсь вперед прощупать почву, и на следующий день мы явимся к нему все вместе.

С тем я и распрощался, не желая давать Торину времени передумать более, чем будет у Бильбо. Дальнейшее вы хорошо знаете - с точки зрения Бильбо. Если бы эту историю записывал я, она зазвучала бы несколько по-иному. Он не знал всего, что произошло: например, об усилиях, которые я приложил, чтобы новость о появлении большого отряда гномов в Приречье, в стороне от главной дороги и их обычных путей не достигла его ушей раньше времени.

Наконец, во вторник 25 апреля 2941 года, утром я увидел самого Бильбо. И хотя я более или менее знал, чего следует ожидать, должен сказать, что моя уверенность поколебалась. Я увидел, что дело будет гораздо труднее, чем я думал, однако не дрогнул. На следующий день, в среду 26 апреля, я привел Торина и его спутников в Бэг Энд - тоже с большим трудом, поскольку Торин под конец заколебался. Бильбо, конечно, был совершенно ошарашен и вел себя как клоун. С самого начала у меня все шло предельно плохо, и эта злосчастная идея с "профессиональным вором", которую гномы вбили себе в головы, делала положение только хуже. Спасибо, удалось уговорить Торина переночевать вместе в Бэг Энде, поскольку, мол, надо обсудить детали и подробности. Это был последний шанс. Если бы Торин покинул Бэг Энд до того, как мне удалось остаться с ним наедине, мой план потерпел бы крах.

Как видно, некоторые элементы этого разговора были в поздней версии использованы в качестве аргументов Гэндальфа и Торина в их споре в Бэг Энде.

Начиная с этого момента, изложение в ранней версии следует очень близко к поздней, и поэтому опущено здесь, за исключением завершающего фрагмента. В ранней версии, когда Гэндальф закончил рассказ, Гимли, согласно записям Фродо, рассмеялся.

- Это все звучит по-прежнему нелепо, - сказал он, - даже сейчас, когда все обернулось более, чем хорошо. Я, конечно, знал Торина; и мне хотелось бы быть там на нашем совете, но во время твоего первого визита я находился далеко. И меня не взяли в поход: сказали, слишком молод, хотя в свои шестьдесят два я чувствовал себя парнем хоть куда. Ладно, я рад, что услышал всю историю. Если, конечно, всю. Я-то думаю, что даже сейчас ты рассказываешь нам вовсе не все, что знаешь.

- Конечно, нет, - согласился Гэндальф.

После этого Мериадок выспрашивает Гэндальфа подробности о карте и ключе Траина; и по ходу ответа (который почти полностью сохранился в поздней версии, в другом месте повествования), Гэндальф говорит:

- Я нашел Траина спустя девять лет после того, как он потерялся, и к тому времени он, как минимум, пять лет находился в подземельях Дол-Гулдура. Я не знаю, как он смог продержаться так долго, и как сохранил эти реликвии сквозь все пытки. Думаю, что Темная Сила добивались от него только Кольца, и, когда заполучила искомое, бросила истерзанного узника в подземелье - умирать в беспамятстве, оставив его без присмотра. Маленькая небрежность, однако она оказалась роковой. С маленькими небрежностями такое случается.

Примечания

Гимли должен был, по меньшей мере, пересекать Шир в путешествиях из своего первоначального обиталища в Синих Горах.

В Приложении A (II) к "Властелину Колец" имеется повествование о том, как Долгая Зима 2758-59 гг. затронула Рохан; кроме того, в "Повести лет" упоминается, что "Гэндальф пришел на помощь народу Шира"

В этом месте в машинописной копии рукописи A было, по-видимому, нечаянно пропущено предложение, о чем свидетельствует последующее замечание Гэндальфа относительно того, что Смогу незнаком запах хоббита: "И, кроме того, непонятно откуда взявшийся запах, по крайней мере, для Смога, врага гномов".