О репортаже А. Цветкова "Властелин Сердец"

Литературные критики из лагеря модернистов¹ - и, к моему горю, примкнувший к ним А. Цветков - испытывают неизбывное презрение к роману Толкина. Об этом на Западе писали немало, в частности, профессор Том Шиппи, в книгах "Дорога в Средьземелье" и "Автор столетия". По мнению критиков этого направления, как ни перескажи "Властелина" - хуже не станет. Критики не ставят себе целью "осмысление данного феномена", они не хотят читать Толкина, не хотят полемизировать, они хотят крови (хотя иногда, для стройности композиции, нет-нет за что-нибудь убиваемого и похвалят). Не правда ли, странно и любопытно? Я не знаю, что за человеком был критик Эдмонд Уилсон, но Алексея Цветкова я очень уважаю - он один из тех, от кого, по словечку того же Толкина, "мы, поздние, смиренно проистекаем".² Но в своем недлинном репортаже на радио "Свобода" он пересказал фабулу толкиновской книги в десяти строках как минимум с тринадцатью (!) фактическими ошибками. И уж, вестимо, не из дилетантизма.

Не буду подражать критикам в голословности и попробую пойти по стопам Шиппи, который не пожалел труда, разбирая фактические ошибки критиков. Как выясняется, мало кому из них удалось долететь до середины "Властелина Колец", то есть, другими словами, мало кто дочитывает его до конца (некоторые, правда, все же дают себе труд наскоро перелистать последний том и узнать, чем дело кончилось).

А. Ц. начинает с инициалов Толкина, которого, как известно, звали Джон Рональд Руэл (некоторые считают, что Ruel надо переводить как "Ройл", но мне такой вариант кажется комическим - слишком уж похоже на хоббичью фамилию, да в одном из переводов и правда фигурируют "Пойлы и Ройлы"), John Ronald Ruel, "Джей-Ар-Ар". А. Ц. не согласен и считает, что "...русские переводчики дали <Толкину> столь несусветное имя (а конкретнее? - М. К.), что я впредь буду называть его только по фамилии - по-английски его, как и многих других, называют просто инициалами, "Джей-Ар-Эй"(???)." Русских переводчиков, кстати, А. Ц. на протяжении своего небольшого репортажа вот так вот, огулом, пристрелил не один, а несколько раз.

Пересказывая сюжет "Властелина Колец", А. Ц. начинает со слов: "Речь идет о совсем ином мире...". Неправда. Толкин оставил читателям множество противоречивых намеков, но так и не разъяснил окончательно - "иной" он описал мир, или же далекое забытое прошлое "нашего" мира? Эта неопределенность - важная часть художественного эффекта книги. Читатель вынужден вечно колебаться между двумя вариантами и не находить окончательного ответа. Компетентный критик должен был бы это разглядеть.

Далее: этот мир населяют, в числе прочих, "...хоббиты, домоседы и любители выпить" - во избежание лишних коннотаций, следовало бы все-таки уточнить: "...выпить пива". Хоббиты - не ангелы, но и не выпивохи.

Наряду с хоббитами в этом мире живут "...загадочные эльфы". Немало в мире Толкина действительно загадочных существ (тот же Том Бомбадил), но что касается эльфов, то уж про них-то известно многое: и кто они, и откуда, и чем живут, и на что уповают.

"Этим миром правит волшебство, доброе и злое...". А вот это уже не "приблизительность", не "близорукость", а грубое искажение. И то, и другое волшебство в мире Толкина присутствует, но, во- первых, отнюдь не в традиционной форме - есть "эльфийское волшебство", сохраняющее от времени и предотвращающее порчу, есть особые эльфийские искусства (например, эльфам известен секрет изготовления некоторых особых тканей), есть "вражьи чары", есть и что-то таинственное, независимое, но никому в Средьземелье не дано с помощью волшебной палочки превратить тыкву в карету или великана в жабу, никто не летает на метле и не исчезает в клубах разноцветного дыма, чтобы мгновенно перенестись в другое место. Черный Властелин - не злой волшебник, а могущественный демон, и Гэндальф - только в глазах хоббитов "добрый волшебник", на самом же деле - ангел-посланник. А по поводу того, кто управляет миром Средьземелья, Толкин предоставляет читателю, не видевшему "Сильмариллиона", сиречь эльфийской Библии, гадать самому. Большинство хоббитов об этом не задумывается, а если бы и задумались - то, наверное, сослались бы на судьбу и, при всей своей недалекости, вряд ли пришли бы к выводу, что "сам же хоббит и управляет". На последней странице "Хоббита" Бильбо, отыграв свою роль, оказавшуюся, между проим, решающей, охотно соглашается со словами Гэндальфа: "...если разобраться, в большом мире ты всего-навсего маленький хоббит!". Но даже и не читавши "Сильмариллиона", по намекам, которые рассыпаны по "Властелину", нетрудно догадаться, что ходом событий в Средьземелье, безусловно, руководит (не нарушая свободы героев и не обесценивая их усилий) благое Провидение, а уж никак не "волшебство, доброе и злое". Фродо - не Гарри Поттер.

По А. Ц., Фродо должен отнести "Одно Кольцо" (этот перевод на совести А. Ц., который все понятия и имена, им упоминаемые, переводит сам, не полагаясь на презираемых им переводчиков) в "твердыню (трудно вулкан назвать твердыней) Сорона (и этот перевод на совести А. Ц.) Минас-Тирит (ну, недосуг было человеку разобраться, какая, дескать, разница)..."

"Герои Толкина, в полном соответствии с черно-белым нравственным кодексом романа, делятся на чудовищных злодеев и кристальных поборников добра, потому что выбор слишком очевиден". О якобы "черно-белости" нравственного кодекса "Властелина Колец" речь надо вести отдельно, но если вкратце, то придется констатировать, что, коль скоро модернистская критика вообще не признает концепций добра и зла как таковых, то на все произведения литературы, где добро и зло изображены как реальность, автоматически наклеивается ярлык: "черно-белые". Второе положение для читавших книгу опровергать не надо, а не читавшим придется принять на веру, что персонажи "Властелина Колец" ОТНЮДЬ не делятся на "ЧЗ" и "КПБ" (самый очевидный случай - Боромир). Да и выбор между Добром и Злом во "Властелине" ОТНЮДЬ не "очевиден", очевидно только одно - причем не для всех, а только для безоговорочно выбравших сторону Добра персонажей и читателей: Зло есть Зло и работать на него, служить ему - всегда, при любых обстоятельствах пагубно.

"...его эльфы и воины (???) говорят на придуманных языках германской группы". Эльфы говорят на двух придуманных языках, которые не относятся ни к одной из реальных "групп", но напоминают один финский, другой валлийский, а роханские всадники (которых, по-видимому, А. Ц. здесь называет "воины") - на НЕВЫДУМАННОМ, подлинном древнемерсийском.

"В довершение всего, это, как правило, одни мужчины - во всем романе нет ни единого полноценного женского образа, только идеальные эпизодические". Во "Властелине Колец", что, опять-таки, известно всем, кто эту книгу читал и прочел, действительно есть два "идеальных" женских образа, которые, правда, трудно назвать эпизодическими (Арвен и Галадриэль). Но эти дамы - эльфийской крови. Только из "Сильмариллиона" мы узнаем, что и эльфы они не без греха, хотя масштабы и смысл эльфийских "грехов" - иные, не-человеческие. Из не-эльфов остаются только супруга одного из хоббитов Рози (личность эпизодическая, но до идеала не дотягивающая), и дочь короля роханцев Eowyn - образ одновременно и не "идеальный", и не эпизодический, а, наоборот, один из центральных и наиболее противоречивых. Но оцените по достоинству упрек критика! Почему свободный автор в свободной стране не имеет права написать роман, где фигурировали бы одни мужчины? И почему Толкина разрешается пересказывать как на душу придется, а "Войну и мир", например, нельзя? Все же "Автор Столетия" (так называется вторая книга Шиппи), нехорошо как-то получается - критиковать, так уж саму книгу, а не что-то вместо нее...

"Но как отнестись всерьез к писателю, чей стиль старомодно напыщен и тяжеловесен, чьи произведения испещрены, с позволения сказать, стихами, которые даже у поклонников вызывают кислую ухмылку?" Стихи у Толкина как раз весьма и весьма неплохи, в чем может убедиться любой, читающий по-английски. Правда, нужно быть, наверное, Бродским или Набоковым, чтобы адекватно оценить их изнутри английской традиции, - мы-то невольно пользуемся русскими критериями. А если привести русские параллели, то, пожалуй, детские и "том-бомбадиловские" стихи Толкина окажутся на уровне Заходера (русского Алана Милна!), а что касается серьезных - то, думается, по-настоящему конгениально на русский язык их мог бы перевести Гумилев, тем более что у Толкина и Гумилева встречаются перекликающиеся темы. Но сравнивать Толкина с Пастернаком или Элиотом неправомочно: Толкин не писал серьезных, самоценных и самодостаточных поэтических книг и не причислял себя к поэтическому цеху. Зато в его активе - филигранные переводы трех сложнейших по форме древнеанглийских поэм.

"В Толкине нет ровным счетом ничего "современного", он стоит у этого канона костью в горле, камнем на дороге, который недоумевающие критики безуспешно пытаются объехать". Но зачем объезжать, и куда критики собрались ехать? Казалось бы, их прямой долг - соскочить со своей телеги и к камню - с лупой... Но нет, не хотят. Не хотят и не могут, как подсказывает А. Ц., "...простить (курсив мой - М.К.) Толкину... выпадение из канона модернизма".

Но "канон" - не птичье гнездо, откуда нет-нет да выпадет неоперившийся птенец. Толкин не "выпал" из "канона", а сознательно пренебрег им, не соизволил обратить на него внимания. Но в чем "неканоничность" Толкина? И как определить сам канон модернизма? А. Ц. характеризует его так: "Правила современной серьезной литературы, не предписанные трибуналом, а выводимые из самой этой литературы, отодвигают сюжет на второй план, порой и вовсе его ликвидируют... У Толкина сюжет беззастенчиво стоит на первом плане. Кроме того, модернизм требует иронии и дистанции, писатель парит в некоем внеморальном пространстве, представляя жизнь героев как коллекцию бабочек на иголках". А вот другое определение:³ модернизм - и проистекающий из него постмодернизм - это "...гипертрофированная субъективность высказывания и полная независимость...(чему в наибольшей мере соответствует письмо в свободном стихе), утверждение тотального одиночества как единственно возможного способа сохранить свое "я"..."

"Что... касается жанра авторской сказки, - продолжает А. Ц., - то... в первую очередь вспоминаешь Ганса Христиана Андерсена, но параллелей с Толкином - почти никаких. Дело в том, что Андерсен - поразительно современный писатель, что-то вроде разведчика XX века, заброшенного в предыдущий. Его сказки - исключительно многоплановы, преисполнены иронии и тонких закулисных ходов, глубины, выдающей себя за наивность, и полутонов, прикидывающихся черным и белым. Андерсен давно и справедливо причислен к современному канону". Парадокс в том, что все перечисленное в отношении к Андерсену справедливо и для Толкина - что уже давно убедительно доказано "дружественными" исследователями: и многоплановость у него в наличии, и глубина, и закулисных ходов в избытке, и полутонов, которые, правда, так удачно "прикидываются черным и белым", что критики не замечают подвоха; и "глубина" достаточно глубока. Но андерсенова маска наивности условнее, заметнее, тем более что Андерсен иной раз прибегает и к обнажению приема, а у Толкина критики неизменно принимают самые разные маски за его подлинное лицо. "Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не плакали"...⁴ Правда, на иголки Толкин своих персонажей действительно не накалывает, гипертрофированной субъективностью манкирует, принцип "тотального одиночества как единственного способа сохранить свое я" ему чужд, и к модернистам Толкина действительно никак не причислишь (тем более что сам он относился к этому течению крайне отрицательно и даже Андерсена терпеть не мог, хотя известно, что его свидетельствам не всегда можно доверять - иногда он, выражая публично неприязнь к какому-нибудь автору, просто "заметал следы" (как в истории с Шотхаузом, см...). И не в том дело, что Толкин в чем-то "не добирает" до модернизма или что его книги написаны "в пику" модернизму. У него - иная исходная формула, порождающая матрица.⁵ Возвращаясь к исходной метафоре, можно сказать, что "Властелин Колец", да и весь корпус толкиновских текстов - это вообще не город и не замок и только издали кажется таковым. Это скорее дерево или даже целая роща... (ср. с описанием эльфийского города во "Властелине Колец": "Фродо... увидел в отдалении еще один холм, а, может, и не холм, а могучую рощу невиданно высоких деревьев, целый город, состоявший из одних только зеленых башен".⁶). А дереву плотничьи законы не писаны, их можно ему только навязать с помощью пилы и топора, и глупо сетовать на дерево за то, что у него нет окон и крыши.

"В чем же дело, почему современные критики никак не могут заключить мира с Толкином?" Следует отметить, что в корпусе посвященных сегодня Толкину исследований на "антагонистическую" литературную критику приходится не такая уж большая доля. В "про-толкиновском" лагере крупных имен насчитается куда больше, чем в стане критиков. Среди них - по меньшей мере одна королева, немало писателей, философов, поэтов, академиков, языковедов и литературоведов (в России из наиболее известных - С. С. Аверинцев, Н. Л. Трауберг), опубликовавших многочисленные тома прекрасных статей и исследований, посвященных творчеству Толкина. Но в лагере "критиков" эта разветвленная литература считается несуществующей, с ней не полемизируют, ее не принимают к сведению. Ничто из написанного о Толкине не заслуживает внимания по определению. Вот ведь и на русском языке уже много чего можно о Толкине почитать, но тот же А. Цветков пишет так, как будто он первопроходец, и ссылается исключительно на критиков-англичан.

"Правила современной серьезной литературы, не предписанные трибуналом, а выводимые из самой этой литературы, отодвигают сюжет на второй план, порой и вовсе его ликвидируют... У Толкина сюжет беззастенчиво стоит на первом плане". Эта фраза кусает себя за хвост, как дракон Уроборос - вся-де серьезная литература стоит под нашим знаменем, а, следовательно, все, что под ним НЕ стоит, не есть серьезная литература. Но что правда, то правда, - сюжет во "Властелине Колец" и правда имеет решающее значение. И это окончательно губит книгу Толкина в глазах А. Ц., который считает сюжетную литературу непочтенной: "..."фэнтэзи", жанр, фактически изобретенный... Толкином... но который имеет своих предшественников, прежде всего именно в английской литературе... можно вспомнить Уильяма Морриса, Джорджа Макдональда и Лорда Дансени, хотя сегодня их вспомнят немногие (фактическая неточность. Эти писатели сейчас в англоязычных странах как раз очень популярны - М. К.)., без всякого высокомерного осуждения (??? - М. К.) можно <снабдить> одним ярлыком: эскапизм, литература бегства, то есть такая, которую мы обычно читаем для расслабления мозгов, без лишних идей и режиссерских находок, с головокружительным сюжетом". Кто читал упомянутых авторов, оценит этот выпад по достоинству. Поистине, если читать что-то нарочно для расслабления мозгов, то уж, конечно, лишние идеи покажутся ни к чему и выискивать их не станешь. Так, знаете, можно и "Братьев Карамазовых" на досуге перелистать! Но в "Братьях Карамазовых", по большому счету, можно выловить кое-какие идеи, если, конечно, постараться. Тем более, что здесь масса монологов и обширных рассуждений, где идеи специально, для удобства, сгущены в раствор высокой концентрации и откуда их можно доставать голыми руками. У Толкина же, секрет которого - в "иной формуле", идеи передаются исключительно через посредство сюжета, благодаря которому удается показать их в динамике...

К сказанному можно было бы добавить еще многое, но уже не только в адрес А. Цветкова, поэтому я пока на этом остановлюсь. Диалог с модернистски настроенными критиками начался в Англии, продолжается в России, и это тема слишком обширная, чтобы разделаться с ней задешево. Да и сам Толкин все же не просто предоставил на суд человечества свою трилогию - и смолк. Он довольно много успел сказать...

1. Как пишет канадская исследовательница Дейрдре Грин: "В последнем столетии литературная критика была настроена по отношению к <романтизму и> визионерству негостеприимно, отдавая предпочтение мимесису или эмпирицизму. Эта... эстетика в европейской истории культуры развилась сравнительно недавно, если сопоставить ее с долгой традицией мифотворческой, символической и романтической литературы... В двадцатом столетии литературный вкус восстал против романтизма во всех его формах и предпочел реалистическую литературу..." (Deirdre Greene, "Higher Argument: Tolkien and the tradition of Vision, Epic and Prophecy", в: "Proceedings of the J.R.R.Tolkien Сentenary Сonference" 1992, Molton Reynes and Altadena, 1995, ed. by Paricia Reynolds and Glen GoodKnight, p. 48).

2. Так отозвался Толкин об ученом критике старшего поколения П. Кере, чьи критические высказывания в адрес поэмы "Беовульф" двумя строчками ниже подверг оглушительному разгрому (не преминув похвалить все дельное, что в этом критическом разборе содержалось: в официальных речах и публикациях Толкин вел себя с критиками вежливее, нежели впоследствии они с ним) (ЧиК, с. 11).

3. "Крещатик" N 4(10), 2000, В. Обогрелов, "О гениях, духах и демонах", с. 326.

5. Можно ли сказать, что он принадлежит к "другой парадигме"? И да, и нет. В широком смысле - да: к парадигме христианской литературы двадцатого столетия. С другой стороны, "Властелин Колец" породил целую новую парадигму - жанр "фэнтэзи"... к которому, однако, сам принадлежит не вполне. К парадигме традиционализма, понятого как верность древним ценностям? Пожалуй, при всем новаторстве этой книги. Таким подыскиванием парадигм можно было бы заниматься еще довольно долго.

О репортаже А. Цветкова "Властелин Сердец"

Примечания