Поход к Эребору

Для того, чтобы как следует понять нижеприведенное повествование, следует обратиться к рассказу в приложении A к ВК (III, "Народ Дурина"). Его основное содержание сводится к следующему.

Гномам Трору и его сыну Траину (а также сыну Траина Торину, позднее прозванному Дубощитом) во время нападения дракона Смауга удалось бежать из Одинокой горы (Эребора) через потайную дверь. Отдав Траину последнее из Семи Гномьих Колец, Трор возвратился в Морию, где был убит орком Азогом, который выжег свое имя на лбу Трора. Это привело к войне между гномами и орками, завершившейся великой битвой в Азанулбизаре (Нандухирионе) у Восточных врат Мории в 2799 году. После этой войны Траин и Торин Дубощит жили в горах Эред-Луин, однако в 2841 году Траин ушел оттуда, желая вернуться в Одинокую гору. Когда он блуждал в землях к востоку от Андуина, его захватили в плен и отвезли в Дол-Гулдур. Там у него отобрали кольцо. В 2850 году Гэндальф побывал в Дол-Гулдуре и обнаружил, что его хозяин - не кто иной, как Саурон; там же он нашел и умирающего Траина.

Существует несколько вариантов "Похода к Эребору", о чем подробнее говорится в приложении к тексту. Там приводятся также наиболее существенные фрагменты из ранних версий.

Мне не удалось обнаружить никаких текстов, предшествующих начальным словам данной работы ("В тот день он больше ничего не сказал"). "Он" в первом предложении означает "Гэндальф", "мы" - это Фродо, Перегрин, Мериадок и Гимли, "я" - Фродо, который записывает беседу; действие происходит в доме в Минас-Тирите, после коронации короля Элессара (см. стр. 329).

В тот день он больше ничего не сказал. Но позже мы вновь заговорили об этом, и он поведал нам эту странную историю целиком: как вышло, что он взялся устраивать поход к Эребору, почему он подумал о Бильбо и как убедил гордого Торина Дубощита взять хоббита в свой отряд. Всего, что он рассказывал, я теперь не помню, но, насколько мы поняли, поначалу Гэндальф думал только о том, как защитить Запад от Тени.

- В то время я был очень обеспокоен, - говорил он, - поскольку Саруман препятствовал всем моим планам. Я знал, что Саурон вновь восстал и скоро заявит о себе. И что он готовится к большой войне. С чего он начнет? Попытается ли он сначала вернуть себе Мордор, или же прежде всего нападет на главные оплоты своих врагов? Тогда я полагал, а сейчас уверен в том, что вначале Саурон намеревался атаковать Лориэн и Ривенделл, как только у него будет достаточно сил для этого. Так было бы значительно лучше для него и гораздо хуже для нас.

Вы можете подумать, что до Ривенделла ему было не добраться, но я так не считал. На севере дела были очень плохи. Царства под Горой и могущественного народа Дэйла более не существовало. На пути войска, которое Саурон мог бы отправить отвоевывать северные перевалы и прежние земли Ангмара, оказались бы лишь гномы Железных гор. А за ними находились разоренные земли, где обитал дракон. Дракона Саурон мог использовать, и последствия этого были бы ужасны. Я часто говорил себе: "Надо что-то сделать со Смаугом. Однако еще нужнее нанести прямой удар по Дол-Гулдуру. Мы должны расстроить планы Саурона. Необходимо заставить Совет понять это".

Все это крутилось у меня в голове, пока я не спеша ехал по дороге. Я устал и собирался в Шир, чтобы немного отдохнуть. Я не бывал там более двадцати лет. Мне казалось, что, если я выкину все эти мысли из головы, хотя бы ненадолго, то, может быть, найду какой-нибудь выход. Выкинуть их из головы мне не удалось, но выход я действительно нашел.

Дело в том, что у самого Бри меня догнал Торин Дубощит,⁽¹⁾ который жил тогда в изгнании к северо-западу от Шира. К моему удивлению, он заговорил со мной; и с этого времени все пошло иначе.

Он был очень расстроен, так расстроен, что даже попросил у меня совета. Поэтому я отправился вместе с ним в его жилище в Синих горах и выслушал его долгий рассказ. Вскоре я понял, что душа у него горит от тяжких раздумий над постигшими его несчастьями и от утраты сокровищ праотцев, и к тому же над ним тяготеет долг мести Смаугу, доставшийся от предков. Гномы к подобным вещам относятся очень серьезно.

Я пообещал помочь ему, если смогу. Я не меньше его стремился покончить со Смаугом, однако Торин думал только о войне, как будто он действительно являлся государем Торином Вторым. Это мне казалось делом безнадежным. Так что я оставил его и отправился в Шир, подбирая по дороге обрывки новостей. Странное дело: я лишь следовал "случаю" и совершил по пути множество ошибок.

Бильбо отчего-то давно нравился мне, еще с тех пор, когда он был ребенком, а затем молодым хоббитом: в последний раз, когда я видел его, он не успел еще войти в возраст. Почему-то он запал мне в душу: неугомонный, с блестящими глазами, любящий сказки и вечно расспрашивавший меня об огромном мире. Добравшись до Шира, я сразу же услышал о нем. Похоже, сплетничали о Бильбо немало. Его отец и мать умерли, когда им было около восьмидесяти, довольно рано по меркам народа Шира, а сам он так и не женился. Говорили, что в последнее время он сделался немного странным, и часто целыми днями бродит где-то сам по себе. Многие видели, как он разговаривал с чужестранцами, даже с гномами.

"Даже с гномами!" И внезапно все совпало: с одной стороны - огромный жадный дракон с острым слухом и нюхом; с другой - могучие, неуклюжие гномы с их застарелой горячей ненавистью; и с третьей - шустрый, легконогий хоббит, в глубине души (как я подозревал) жаждущий повидать Большой Мир. Я посмеялся над собой, однако решил немедля отправиться поглядеть, сильно ли он переменился за двадцать лет, и правда ли от него можно ожидать столь многого, как утверждают слухи. Но Бильбо не было дома. В Хоббитоне, когда я принялся расспрашивать о нем, только головой покачали. "Снова ушел", - сказал один хоббит. По-моему, это был Холман, садовник.⁽²⁾ "Снова ушел. Ох, и доходится он в один прекрасный день, если не поостережется! Я тут его спрашиваю, далеко ли собрался и когда вернется, а он отвечает "Не знаю", и глядит так странно. "Это, Холман, зависит от того, повстречаю ли я кого-нибудь. Завтра ведь эльфийский Новый год!"⁽³⁾ Жаль-жаль. А ведь неплохой малый. От Холмов до Реки никого лучше не сыщешь!"

"Все лучше и лучше! - подумал я. - Полагаю, рискнуть стоит". Времени было в обрез. В августе, самое позднее, я должен был присутствовать на Белом Совете, иначе Саруман настоит на своем и опять ничего не будет сделано. А это, помимо событий более значимых, могло оказаться гибельным и для похода: хозяин Дол-Гулдура не допустит никаких действий у Эребора, если его не отвлечь.

И я помчался обратно к Торину, чтобы взяться за трудное дело: убедить его отложить свои грандиозные планы и предпринять тайный поход, - и взять с собой Бильбо. Я так спешил, что даже не повидался заранее с Бильбо, и это чуть не погубило все дело. Потому что Бильбо, конечно, изменился. Прежде всего, он сделался скуповат и грузноват, а его старые мечты превратились в своего рода тихий, полузабытый сон. И Бильбо ужасно испугался, обнаружив, что сон может стать реальностью! Он был совершенно сбит с толку и вел себя как последний дурак. Торин был в ярости. Он бы тут же бросил все и ушел, если бы не еще один странный случай, о котором я сейчас расскажу.

Вы знаете, как все обернулось, - по крайней мере, с точки зрения Бильбо. История звучала бы немного по-другому, если бы ее записывал я. Прежде всего, Бильбо совершенно не понимал, насколько глупо выглядел он в глазах гномов, и как сердиты они были на меня. Торин возмутился куда сильнее, чем мог себе представить Бильбо. Он с самого начала исполнился презрения к хоббиту и решил, что я задумал все это лишь для того, чтобы посмеяться над ним. Только карта и ключ спасли дело.

А ведь я не думал о них много лет. Только когда я добрался до Шира и у меня появилось время поразмыслить над рассказом Торина, я внезапно вспомнил те странные обстоятельства, при каких они попали мне в руки; и теперь мне стало казаться, что это не простая случайность. Я вспомнил, как девяносто один год тому назад проник переодетым в страшный Дол-Гулдур и нашел там в подвалах несчастного умирающего гнома. Я понятия не имел, кто бы это мог быть. У него была карта, принадлежавшая народу Дурина из Мории, и ключ, который вроде бы имел какое-то отношение к карте, хотя гном был уже слишком плох, чтобы объяснить, что к чему. И он сказал, что владел великим Кольцом.

В бреду он почти все время говорил только об этом. "Последнее из Семи", - повторял он снова и снова. Но я ведь не знал, как к нему попали эти вещи. Он мог быть гонцом, пойманным по дороге, или даже вором, попавшимся в ловушку к большему вору. Однако он отдал карту и ключ мне. "Моему сыну", - сказал он, и умер. Вскоре после этого мне удалось выбраться оттуда. Я припрятал ключ и карту, и по какому-то наитию всегда держал их при себе, чтобы они были в сохранности, хотя вскоре совершенно забыл о них. В Дол-Гулдуре у меня были иные дела, важнее и опаснее всех сокровищ Эребора.

А теперь я снова вспомнил о гноме с ключом и картой, и мне стало ясно, что я слышал последние слова Траина Второго,⁽⁴⁾ хотя он не назвал ни себя, ни своего сына. Торин, конечно, не знал, что стало с его отцом, и никогда не упоминал "последнее из Семи Колец". Я оказался обладателем плана и ключа от тайного входа в Эребор, через который, согласно рассказу Торина, бежали Трор и Траин. И я хранил их, хотя и безо всякого умысла, до того момента, когда они оказались наиболее полезны.

По счастью, их я использовал так, как следовало. Я держал их в рукаве, как говорят у вас в Шире, покуда дело не зашло в тупик. Увидев ключ и карту, Торин решил принять мой план, по крайней мере, в том, что касалось тайного похода. Что бы он ни думал о Бильбо, сам он все же решился идти. Существование потайной двери, которую могли найти только гномы, давало Торину шанс хотя бы разведать кое-что о деяниях дракона и, вдобавок, может быть, даже вернуть себе немного золота или какие-нибудь фамильные сокровища, дабы успокоить сердце.

Но для меня этого было недостаточно. В глубине души я знал, что Бильбо должен был отправиться с ним, иначе весь поход закончился бы ничем. Или, как сказал бы я теперь, по пути не произошли бы куда более важные события. Поэтому мне еще предстояло убедить Торина взять его. Для меня это была самая сложная часть всего предприятия, хотя потом, в пути, нам встретилось немало трудностей. Я проспорил с Торином далеко за полночь, после того, как Бильбо заснул, но окончательно это было решено только под утро.

Торин был исполнен презрения и подозрений.

- Он какой-то рыхлый, - фыркал он. - Рыхлый, как земля его Шира, и глупый. Его матушка умерла слишком рано. Ты ведешь какую-то свою хитрую игру, мастер Гэндальф. Я уверен, что ты взялся за это не только затем, чтобы помочь мне. У тебя какие-то свои замыслы.

- Ты совершенно прав, - ответил я. - Если бы у меня не было других замыслов, я бы тебе вообще помогать не стал. Насколько бы важными и значительными ни казались тебе твои дела, они лишь малая нить в большом полотне. Я же забочусь о многих нитях. Но это делает мой совет лишь более весомым.

Наконец я разгорячился и сказал:

- Послушай меня, Торин Дубощит! Если этот хоббит пойдет с вами, тебя ждет удача. Если нет - она отвернется от тебя. И это я провижу, и предостерегаю тебя.

- Твоя слава мне известна, - ответил Торин. - Надеюсь, она заслужена. Но из-за этого дурацкого хоббита я уже сомневаюсь, вправду ли дело в провИдении, или ты скорее бредишь, чем пророчествуешь. От множества забот твой разум мог расстроиться.

- Забот у меня и впрямь довольно для того, чтобы спятить, - сказал я. - И худшей из них я считаю одного надменного гнома, который сначала ищет у меня совета, хотя, насколько я знаю, я ему ничем не обязан, а потом, вместо благодарности, ведет себя нагло. Иди своей дорогой, Торин Дубощит, если желаешь того. Но если ты отвергнешь мой совет, не миновать тебе беды. И больше не дождешься ты от меня ни поддержки, ни помощи, покуда Тень не падет на тебя. Обуздай свою гордость и свою алчность, иначе ты падешь в конце пути, какой бы из путей ты ни выбрал, хотя руки твои будут полны золота!

При этих словах он немного отступил; но в его глазах вспыхнул огонь.

- Не запугивай меня! - сказал он. - В этом деле я решаю сам, как и во всем, что касается меня.

- Тогда решай! - ответил я. - Мне нечего больше сказать, кроме одного: я не дарю свою дружбу или уважение кому попало, Торин; но этот хоббит мне нравится, и я желаю ему добра. Обращайся с ним хорошо, и я останусь твоим другом до конца твоих дней.

Я сказал это, уже не пытаясь убедить его; но ничего лучше я не мог бы придумать. Гномы понимают, что такое привязанность к друзьям и благодарность тем, кто тебе помогает.

- Ну хорошо, - сказал наконец Торин, помолчав. - Он отправится с моим отрядом, если осмелится - в чем я сомневаюсь. Но если ты настаиваешь на том, чтобы взвалить его на меня, то ступай с нами и сам присматривай за своим любимчиком.

- Хорошо! - согласился я. - Я пойду, и останусь с тобой до тех пор, пока смогу; по крайней мере, пока ты не узнаешь его истинную цену.

В конце концов, это оказалось полезным, но тогда я был обеспокоен, поскольку у меня на руках были важные дела Белого Совета.

Так начался поход к Эребору. На мой взгляд, поначалу Торин не особенно надеялся уничтожить Смауга. Надежды не было. Однако Смауг был уничтожен. Увы! Торин не дожил до того, чтобы насладиться победой и своими сокровищами. Гордость и жадность одолели его, несмотря на мое предостережение.

- Но ведь он все равно мог бы пасть в сражении, - сказал я. - Орки напали бы в любом случае, как бы щедр он ни был.

- Это верно, - сказал Гэндальф. - Бедный Торин! Несмотря на все свои недостатки, он все же был великим гномом из великого рода. И хотя в конце пути он пал, Царство под Горой возродилось во многом благодаря ему, чего я и добивался. Но Даин Железностоп оказался достойным преемником. А теперь пришла весть, что он пал, вновь сражаясь под Эребором, в то самое время, как мы сражались здесь. Я назвал бы это тяжелой потерей, но здесь стоит не столько печалиться, сколько дивиться тому, что в свои древние лета⁽⁵⁾ он все еще столь доблестно орудовал топором, защищая тело короля Бранда пред вратами Эребора, покуда не стемнело.

А ведь все могло бы обернуться иначе, совсем иначе. Главный удар обратился на юг, это верно; и все равно, Саурон сумел бы дотянуться правой рукой до Севера и натворить там бед, покуда мы защищали Гондор - если бы на его пути не встали король Бранд и царь Даин. Так что когда думаете о великой Пеленнорской битве, не забывайте о битве в Дэйле. Подумайте о том, что могло бы случиться. Драконье пламя и вражеские мечи в Эриадоре! В Гондоре могло бы не быть королевы. После победы здесь, на юге, нам пришлось бы возвратиться на руины, к пепелищу. Но этого удалось избежать - потому, что однажды вечером в начале весны я встретился с Торином Дубощитом на дороге к Бри. Случайная встреча, как говорят у нас в Средиземье.

Примечания

Встреча Гэндальфа с Торином упоминается также в приложении A (III) к ВК. Там указана дата - 15 марта 2941 года. Эти два рассказа несколько различаются, потому что в приложении A говорится, что встреча состоялась в трактире в Бри, а не на дороге. Гэндальф последний раз побывал в Шире за двадцать лет до этого, т. е. в 2921 году, когда Бильбо был 31 год. Позднее Гэндальф говорил, что виделся с Бильбо, когда тот не успел еще войти в возраст (т. е. ему еще не исполнилось 33 года).

Холман-садовник - речь идет о Холмане Зеленые Руки, учеником которого был Хэмфаст Гэмджи (Папаша Гэмджи, отец Сэма). См. "Братство Кольца", I, 1 и приложение C.

Эльфийский солнечный год (лоа) начинался в день йестаре, предшествующий первому дню весны (туиле). По календарю Ривенделла йестаре "более или менее соответствует шестому апреля по календарю Шира". (ВК, приложение D).

Траин Второй. Траин Первый, дальний предок Торина, спасся из Мории в 1981 году и стал первым Царем под Горой. (ВК, приложение A (III)).

Даин II Железностоп родился в 2767 году. В битве в Азанулбизаре (Нандухирионе) в 2799 году он сразил перед Восточными вратами Мории могущественного орка Азога, отомстив за Трора, деда Торина. Погиб Даин в битве в Дэйле, в 3019 году. (ВК, приложение A (III) и B). От Глоина в Ривенделле Фродо узнает, что "Даин все еще Царь под Горой. Ему исполнился уже двести пятидесятый год, и он стал весьма почтенным старцем, и, к тому же, сказочно богатым" ("Братство Кольца", II, 1).

Приложение

О текстах "Похода к Эребору"

Ситуация, сложившаяся с текстами этой части, является довольно сложной, и разобраться в ней нелегко. Наиболее ранняя версия представляет собой завершенный, но очень небрежно написанный и много раз правленный текст. В данном издании я буду называть его "A". Озаглавлен он "История взаимоотношений Гэндальфа с Траином и Торином Дубощитом". С этого текста сделана машинописная копия, текст "B", в которую также внесены многочисленные, хотя большей частью мелкие, изменения. Текст называется "Поход к Эребору", а также "Рассказ Гэндальфа о том, как он пришел к мысли устроить поход к Эребору и отправить с гномами Бильбо". Несколько пространных выдержек из этого машинописного текста приводится ниже.

Помимо текстов "A" и "B" ("ранних версий"), существует еще одна, никак не озаглавленная рукопись, текст "C", где то же повествование изложено более коротко и сжато. Там опущено многое из первой версии и введены некоторые новые элементы. В то же время в отдельных частях, особенно ближе к концу, текст этот во многом сохранился практически в первоначальном виде. Мне представляется очевидным, что текст "C" написан позже, чем текст "B", и именно первый приведен выше в данной главе. Хотя, по всей вероятности, начало текста, в котором сообщалось, что Гэндальф предается этим воспоминаниям в Минас-Тирите, утрачено.

Начальные абзацы текста "B", которые приведены ниже, практически идентичны отрывку из приложения A к ВК (III, "Народ Дурина") и, очевидно, связаны с текстом о Троре и Траине, который предшествует этому отрывку в приложении A. Завершающий фрагмент "Похода к Эребору" также почти дословно воспроизведен в приложении A (III). И в приложении A, и в "Походе к Эребору" эти слова принадлежат Гэндальфу, беседующему с Фродо и Гимли в Минас-Тирите. В свете письма, которое процитировано во введении к настоящей книге (стр. 11), очевидно, что отец написал "Поход к Эребору" как часть повествования о "Народе Дурина" из приложения A.

Отрывки из раннего варианта

Машинописный текст "B" начинается следующими словами:

Так Торин Дубощит стал наследником Дурина, но без надежды на наследство. Во время разорения Эребора он был еще слишком юн, чтобы носить оружие, однако в Азанулбизаре сражался во главе атакующих. Когда Траин пропал, Торину исполнилось девяносто пять лет, и был он достойным гномом славного рода. Кольца у него не было, и, возможно, именно поэтому его, по всей видимости, устраивала жизнь в Эриадоре. Там он много трудился и копил богатства, насколько мог. Количество его подданных возросло благодаря тем скитальцам из числа народа Дурина, что прослышали про его обитель и пришли к нему. Они выстроили себе великолепные чертоги в горах и припасли немало всякого добра, и дни их не казались им более столь тягостными. Но в песнях продолжали они вспоминать о далекой Одинокой горе и о богатстве и блеске Великого Чертога, сиявшего в свете Аркенстоуна.

Шли годы, и гнев, что тлел в сердце Торина, подобно углям, разгорался вновь. Его одолевали тяжкие думы об обидах, что претерпели его предки, и о мести дракону, которая перешла к нему по наследству. И под грохот молота в кузне Торин размышлял об оружии, и об армиях, и о союзах. Но армии были разбиты, союзы распались, и немногочисленны были топоры его народа. И великий гнев, гнев без надежды, сжигал Торина, когда бил он по раскаленному железу на наковальне.

До сих пор Гэндальф не принимал участия в судьбах дома Дурина. Он не так уж часто имел дело с гномами; однако он был другом всем, кто стремился к добру, и хорошо относился к изгнанникам из народа Дурина, что обитали на западе. И вот в один прекрасный день, проезжая через Эриадор (Гэндальф направлялся в Шир, где не был уже несколько лет), он встретился с Торином Дубощитом, и они побеседовали по дороге, а затем остановились на ночлег в Бри.

Утром Торин сказал Гэндальфу:

- Великие заботы снедают меня, а говорят, что ты мудр, и больше прочих знаешь о том, что творится в мире. Не соблаговолишь ли ты отправиться ко мне домой, выслушать меня и дать мне совет?

Гэндальф согласился. Они вместе отправились в чертоги Торина, и там Гэндальф долго сидел и слушал повесть Торина о его обидах.

Вследствие той встречи случилось множество дел и событий великой важности: благодаря этому было найдено Единое Кольцо, Кольцо попало в Шир, и Фродо был избран его Хранителем. А потому многие думают, что Гэндальф заранее предугадал все это, и нарочно выбрал то время для встречи с Торином. Однако мы полагаем, что это не так. Ибо в свое повествование о войне Кольца Фродо Хранитель Кольца вставил запись слов самого Гэндальфа, где идет речь как раз об этом деле. Вот что он пишет:

Вместо слов "Вот что он пишет" в тексте "A", самой ранней рукописи, сказано: "Этот отрывок был изъят из повествования, поскольку он казался слишком длинным, но большую его часть мы ныне помещаем здесь".

После коронации мы вместе с Гэндальфом на некоторое время поселились в чудесном доме в Минас-Тирите. Гэндальф был очень весел, и, хотя мы расспрашивали его обо всем, что только приходило нам в голову, его терпение казалось столь же безграничным, как и его познания. Большую часть того, о чем он нам рассказывал, я сейчас уже не припомню, а зачастую мы его просто не понимали. Но этот разговор я помню отчетливо. Тогда с нами был Гимли, и он сказал Перегрину:

- Надо будет мне как-нибудь сделать одно дело: сходить посмотреть на этот ваш Шир.⁽¹⁾ И вовсе не для того, чтобы лишний раз взглянуть на хоббитов! Вряд ли я узнаю о них еще что-нибудь новое. Но какому гному из дома Дурина не дорога эта земля? Разве не оттуда пошло возрождение Царства под Горой? И не оттуда ли пришла смерть Смауга? Я уж не говорю о падении Барад-дура, хотя все эти события странным образом переплелись. Странным, очень странным, - сказал он и умолк.

Затем, пристально взглянув на Гэндальфа, он продолжал:

- Но кто же соткал это полотно? Почему-то прежде мне это никогда не приходило в голову. Ты рассчитал все заранее, Гэндальф? А если нет, то зачем ты привел Торина к такой неподходящей на вид двери? Найти Кольцо и унести его далеко на запад, чтобы спрятать там, а потом выбрать Хранителя Кольца - и еще возродить Царство под Горой, так, мимоходом? Не таков ли был твой замысел?

Гэндальф ответил не сразу. Он встал и выглянул в окно, выходящее на запад, к морю. Солнце садилось, и лицо Гэндальфа озарили лучи заката. Он долго стоял так, не говоря ни слова. Наконец он обернулся к Гимли и сказал:

- Я не знаю ответа. Ибо с тех пор я изменился, и тяжкая ноша Средиземья более не давит меня, как тогда. В те дни я ответил бы тебе так же, как ответил Фродо не далее, чем прошлой весной. Всего лишь прошлой весной! Но такие мерки тут неприменимы. Тогда, давным-давно, я сказал маленькому испуганному хоббиту: "Бильбо было предназначено найти Кольцо - и задумал это вовсе не создатель Кольца. А потому и тебе было предназначено хранить его". И еще я мог бы добавить, что мне было предназначено вести вас обоих к вашей цели, каждого - к своей.

И для этого разум мой прибегал лишь к тем способам, что были мне доступны. Я делал то, что мог, руководствуясь теми причинами, что у меня были. Но то, что я знал в глубине души, или еще до того, как ступил на эти серые берега - это совсем другое дело. Олорином был я на Западе, что ныне забыт; и лишь с теми, кто пребывает там, стану я говорить более прямо.

В тексте "A" в этом месте сказано: "И лишь с теми, кто пребывает там - или с теми, кто, быть может, вернется туда со мной, - стану я говорить более прямо".

Тогда я сказал:

- Теперь, Гэндальф, я понимаю тебя немного лучше, чем раньше. Хотя мне кажется, что, даже если Бильбо и было это предназначено, он мог просто отказаться уходить из дома, да и я тоже. Ты не смог бы заставить нас. Тебе было не дозволено даже попытаться сделать это. Однако мне все равно любопытно узнать, почему ты сделал то, что сделал - тот, каким ты был в те дни, когда казался седым стариком.

Затем Гэндальф рассказывает им о своих тогдашних тревогах по поводу первого хода Саурона и опасениях за судьбу Лориэна и Ривенделла (ср. стр. 322). В этом варианте, сказав, что необходимость нанести удар Саурону была тогда еще более насущным делом, чем вопрос о Смауге, он продолжает:

Вот почему (забегая вперед), убедившись, что поход против Смауга успешно начался, я ушел и убедил Совет напасть на Дол-Гулдур прежде, чем он нападет на Лориэн. Мы так и поступили, и Саурон бежал. Но он всегда опережал нас в своих планах. Надо признаться, тогда я решил, что он и впрямь снова отступил, и что нам, быть может, вновь удастся хотя бы на время восстановить бдительный мир. Однако этот мир продлился совсем недолго. Саурон решил сделать следующий шаг. Он тут же вернулся в Мордор и через десять лет заявил о себе.

Тогда сгустилась тьма. И все же его изначальный план был не таков, и в конечном счете оказалось, что Саурон совершил ошибку. У тех, кто противостоял ему, сохранились точки опоры, где можно было принимать решения, не боясь Тени. Как бы удалось уцелеть Хранителю Кольца, не будь Лориэна или Ривенделла? А ведь мне думается, что они могли бы пасть, если бы Саурон первым обрушился на них всей своей мощью, а не истратил бы более половины ее в борьбе с Гондором.

Вот, собственно, и все. Такова была основная причина моих действий. Однако одно дело видеть, что нужно сделать, а другое - найти способ исполнить необходимое. Я начинал всерьез беспокоиться о том, что творится на Севере, когда, в один прекрасный день, повстречался с Торином Дубощитом - кажется, где-то в середине марта 2941 года. Я выслушал его рассказ и подумал: "Ну, вот, по крайней мере, враг Смауга! И ему стоит помочь. Я должен сделать все, что смогу. И почему я раньше не подумал о гномах?"

Кроме того, был еще народ Шира. Я проникся к обитателям Шира теплыми чувствами во времена Долгой Зимы, которую никто из вас не помнит.⁽²⁾ В тот год им и вправду пришлось тяжко, очень тяжко - вначале они умирали от холода, а потом наступил неурожай и страшный голод. Но именно тогда они проявили мужество, и стойкость, и умение сострадать друг другу. И выжить они сумели не только благодаря своему мужеству, терпению и стойкости, но и благодаря состраданию. Мне хотелось, чтобы они выжили и на этот раз, ибо я видел, что вскоре в Западных землях вновь наступят тяжелые времена: на этот раз не холод и голод, но беспощадная война. И чтобы пережить эту войну, им требовалось нечто большее, чем то, что у них уже есть, - так мне казалось. Что именно требовалось им - я не знал. Может быть, им следовало чуточку больше знать и чуточку получше разбираться в том, что происходит вокруг, и в том, какая роль уготована им самим.

Они уже начали забывать - забывать свои корни и старинные легенды, забывать то немногое, что было известно им об огромном мире. Знание это, память о славных делах и о великих опасностях, еще не совсем погибло, но хоронить его уже начали. Но быстро обучить целый народ таким вещам невозможно, да и времени на это просто не оставалось. Однако нужно было начать хоть с чего-нибудь, хоть с кого-нибудь. Осмелюсь предположить, что он уже был "избран", тогда как я был только избран, чтобы выбрать его; но, так или иначе, я остановился на Бильбо.

- Вот об этом-то мне и хотелось узнать, - сказал Перегрин. - Почему именно на нем?

- А как бы ты стал выбирать хоббита, подходящего для такого дела? - спросил Гэндальф. - Времени на то, чтобы перебрать всех, у меня не было. Однако в те дни я уже довольно хорошо знал Шир, хотя к тому моменту, как я встретился с Торином, я не бывал там более двадцати лет, поскольку был занят другими, менее приятными делами. Так что я, естественно, задумался о тех хоббитах, которых знал. Я сказал себе: "Мне нужно немножко бесшабашности Туков", - но не слишком много, мастер Перегрин, - "на крепкой основе из какого-нибудь более солидного рода, например, Бэггинсов". А это сразу привело мне на ум Бильбо. Когда-то я неплохо его знал, почти что до того времени, как он вошел в возраст, - лучше, чем он знал меня. Тогда он мне нравился. К тому же обнаружилось, что он "ничем не связан" - но это снова забегая вперед, поскольку я ничего о нем не слышал, пока не вернулся в Шир. А по возвращении мне стало известно, что он так и не женился. Это показалось мне странным, хотя я и догадывался, почему так получилось. Причина этого заключалась не в том, что думали большинство хоббитов. Они полагали, что все дело в том, что Бильбо рано остался один - при хороших деньгах и сам себе хозяин. Но я-то догадывался, что он не хотел "связывать себя" по другой причине, скрытой столь глубоко, что он и сам о ней не подозревал - а может быть, не хотел себе признаваться, потому что это его тревожило. И тем не менее Бильбо хотел иметь возможность уйти - когда подвернется случай или когда он сам соберется с духом. Я вспомнил, как подростком он без конца расспрашивал меня о хоббитах, которые "взяли и ушли", как говорилось в Шире. По крайней мере двое из его дядюшек со стороны Туков именно так и сделали.

Дядюшками этими были Хильдифонс Тук, который "отправился в путешествие и так и не вернулся", и Изенгар Тук (младший из двенадцати детей Старого Тука), о котором "говорили, что он, еще будучи молодым, "`ушел к морю"'" (ВК, приложение C, родовое древо Туков из Великих Смиалов).

Когда Гэндальф принял предложение Торина навестить его дом в Синих горах, то по пути

мы побывали в Шире, однако Торин не согласился задержаться даже ненадолго, так что никакой пользы от этого посещения не было. На самом деле, высокомерие и пренебрежение, с каким Торин относился к хоббитам, так меня раздражали, что, думается, именно это впервые натолкнуло меня на мысль заставить Торина связаться с ними. Он не желал о них знать ничего, кроме того, что хоббиты - это такие землепашцы, которые обрабатывают поля по обеим сторонам древнего гномьего тракта, ведущего к Горам.

В этом раннем варианте Гэндальф долго рассказывает о том, как, побывав в Шире, он вернулся к Торину и убедил его "отложить свои грандиозные планы и предпринять тайный поход, - и взять с собой Бильбо". Это предложение - единственное, что осталось от всего повествования в более поздней версии (см. стр. 323).

Наконец я принял решение и вернулся к Торину. Я застал его за советом с некоторыми из его родичей. Там были Балин и Глоин, и еще кое-кто.

- Ну, что ты можешь сказать? - спросил меня Торин, едва я вошел.

- Для начала, вот что, - ответил я. - Ты рассуждаешь как царь, Торин Дубощит. Но царство твое погибло. Если суждено ему быть восстановленным, в чем я сомневаюсь, основываться придется на малом. Не знаю, вполне ли осознаешь ты, сидя здесь, насколько могуч далекий Дракон. И это еще не все - в мире есть быстро растущая Тень, которая гораздо ужаснее. И они будут помогать друг другу.

Так бы оно и вышло, если бы я в то же самое время не организовал нападение на Дол-Гулдур.

- Открытая война будет совершенно бесполезна; к тому же тебе и не по силам ее начать. Тебе придется предпринять деяние более простое, но требующее большей отваги - отчаянной отваги.

- Все это звучит туманно и тревожно, - сказал Торин. - Говори яснее!

- Ну, во-первых, - сказал я, - тебе следует отправиться в этот поход самому, и тебе придется отправиться тайно. Никаких посланников, герольдов или вызовов, Торин Дубощит. В лучшем случае ты можешь взять с собой несколько родичей или преданных соратников. Однако тебе потребуется кое-что еще, о чем ты даже не думал.

- Назови же это! - сказал Торин.

- Минуточку! - сказал я. - Ты намереваешься иметь дело с драконом. И не просто очень большим драконом, но еще и очень старым и хитрым. Поэтому с самого начала своего похода ты должен принимать в расчет две вещи: его память и его чутье.

- Ну разумеется, - сказал Торин. - Гномам чаще прочих доводилось иметь дело с драконами, так что сейчас ты учишь ученого.

- Это хорошо, - ответил я. - Однако, как мне кажется, в твоих собственных планах это не учитывалось. Мой же план рассчитан на хитрость. На уловку.⁽³⁾ Смауг не просто дремлет на своем драгоценном ложе, Торин Дубощит. Он видит сны. И снятся ему гномы. Можешь не сомневаться, что он день за днем и ночь за ночью рыщет по своему залу, покуда не убедится, что поблизости нет ни малейшего намека на их присутствие. И лишь затем он погружается в сон - чуткую дрему, в которой он постоянно прислушивается: не слыхать ли гномьих шагов?

- Ты говоришь об этой твоей "уловке" так, будто она - дело не менее трудное и безнадежное, чем открытая атака, - сказал Балин. - Просто невыполнимое!

- Да, трудное, - ответил я, - Но не невыполнимое - иначе я бы не стал попусту тратить время. Я сказал бы, что дело это выглядит трудным до нелепости. А потому и решение я собираюсь предложить нелепое. Захватите с собой хоббита! Скорее всего, Смауг никогда о них не слышал, и уж наверняка ему не знаком их запах.

- Как?! - воскликнул Глоин. - Одного из этих простаков из Шира? Да они ни на что на свете не годны - и в темноте тоже! Как бы он там ни пах, он никогда не осмелится подойти даже к только что вылупившемуся из яйца драконенышу настолько близко, чтобы тот мог его почуять!

- Ну, ну, - сказал я, - ты к ним несправедлив. Ты мало знаешь народ Шира, Глоин. Думаю, ты считаешь их простаками, потому что они щедры и не торгуются, и полагаешь, что они мягкотелы, потому что они никогда не покупали у тебя оружия. Ты ошибаешься. Как бы то ни было, у меня есть на примете один хоббит, который годится тебе в спутники, Торин. Он ловкий и умный, при этом очень трезво мыслящий, и не ринется в пропасть очертя голову. И, как мне кажется, он отважен. Очень отважен, по меркам своего народа. Они, если можно так выразиться, "храбры по необходимости". Чтобы узнать, на что на самом деле способен хоббит, его надо загнать в угол.

- Ну, это не проверишь, - ответил Торин. - Насколько мне доводилось видеть, они делают все возможное, чтобы избежать углов.

- Что верно, то верно, - сказал я. - Они народ очень благоразумный. Но этот хоббит довольно необычный. Думаю, его можно было бы убедить полазить по таким углам. Я убежден, что в глубине души он жаждет, как он бы выразился, приключений.

- Только не за мой счет! - сердито сказал Торин, встав и принявшись расхаживать взад-вперед. - Это не совет, а сплошное надувательство! Не вижу я, что такого может сделать хоббит, даже самый лучший, чтобы оплатить мне хотя бы его однодневное содержание! Это если его вообще удастся уговорить отправиться с нами.

- И не увидишь! Точнее, не услышишь, - ответил я. - Хоббиты без труда способны ходить так тихо, как не умеет ходить ни один гном на свете, даже под страхом смерти. Я полагаю, что они самые легконогие из всех смертных созданий. Уж этого-то ты, Торин Дубощит, точно не мог заметить, когда топал через Шир с таким шумом, что его жители наверняка слышали тебя за милю. Когда я говорил, что тебе потребуется уловка, я имел в виду, что тебе потребуется и ловкач - профессиональный ловкач.

- Профессиональный ловкач? - воскликнул Балин. который понял мои слова не совсем так, как я рассчитывал. - Ты имеешь в виду опытного добытчика сокровищ? Так их все еще можно найти?

Я колебался. Это был неожиданный поворот событий, и я не знал, как поступить.

- Думаю, что да, - наконец ответил я. - За вознаграждение они отправятся туда, куда вы не осмеливаетесь, или же не можете пойти сами, и добудут вам то, что требуется.

Глаза Торина разгорались все ярче по мере того, как перед его мысленным взором разворачивались картины утраченных сокровищ, однако он презрительно фыркнул.

- А, так ты имел в виду наемного вора! Об этом можно подумать, если только он запросит не слишком дорого. Однако какое это имеет отношение к тем деревенщинам? Они едят из глиняной посуды и не отличат драгоценного камня от стеклянной бусины.

- Жаль, что ты всегда рассуждаешь столь уверенно, не зная сути дела! - отрезал я. - Эти "деревенщины" обитают в Шире примерно четырнадцать столетий, и они многому научились за это время. Они имели дело с эльфами и гномами за тысячу лет до того, как в Эребор явился Смауг. Никого из них нельзя счесть богатым - в том смысле, какой вкладывали в это слово твои предки - однако в некоторых их жилищах попадаются вещи красивее тех, какими ты, Торин, можешь похвастаться здесь. У того хоббита, о котором я говорю, имеются золотые украшения, и ест он серебряными приборами, а вино пьет из хрустальных бокалов.

- А, ну вот теперь я понял, к чему ты клонишь, - сказал Балин. - Так он вор? Потому ты его и рекомендуешь?

Боюсь, что тут я потерял терпение и осторожность. В тот момент примириться с твердым убеждением гномов в том, что никто кроме них самих не может ни иметь, ни делать ничего "ценного", и что все красивые вещи, которые находятся в данный момент в чужих руках, на самом деле изготовлены гномами, а может быть, и просто когда-то у них украдены, было свыше моих сил.

- Вор? - со смехом переспросил я. - Ну да, почему бы и нет? Разумеется, опытный вор! Как же еще может хоббит раздобыть себе серебряную ложку? Я нарисую на его двери воровской знак, и вы ее легко найдете.

Охваченный гневом, я встал и сказал с жаром, который меня самого удивил:

- Ты должен найти эту дверь, Торин Дубощит! Я говорю это всерьез!

И внезапно я почувствовал, что дело действительно серьезное. Эта моя странная затея - не шутка. Она правильная. И ее нужно выполнить во что бы то ни стало. Гномам пора склонить свои упрямые головы.

- Слушайте меня, народ Дурина! - воскликнул я. - Если вы убедите этого хоббита отправиться с вами, вы победите. Если нет - потерпите поражение. Если же вы и пытаться не станете, я расстанусь с вами, и не получите вы от меня ни совета, ни помощи, покуда не падет на вас Тень!

Торин обернулся и посмотрел на меня с изумлением - что и неудивительно.

- Сильно сказано! - проворчал он. - Ладно, я пойду. Ты говорил сейчас так, будто на тебя снизошло предвидение. Хотя, возможно, ты просто окончательно свихнулся.

- Хорошо! - сказал я. - Но ты должен прийти к нему по доброй воле, а не в надежде выставить меня дураком. Тебе следует быть терпеливым, и не отступаться сразу же, если ни храбрость, ни жажда приключений, о которых я говорил тебе, не станут очевидны с первого взгляда. Он будет все отрицать. И он попытается пойти на попятный - но ты не должен допустить этого.

- Ну, торг ему не поможет, если ты об этом, - сказал Торин. - Я пообещаю ему справедливую награду за все, что он добудет, но не более того.

Я имел в виду совсем другое, но подумал, что говорить об этом бесполезно.

- И еще одно, - продолжил я. - Вам следует закончить ваши планы и сборы заранее. Приготовьте все. Добившись раз его согласия, вам нельзя давать ему время передумать. Вам необходимо будет сразу же отправиться из Шира на восток, в ваш поход.

- Похоже, он очень странное существо, этот твой вор, - сказал молодой гном по имени Фили (как я позднее узнал, он приходился Торину племянником). - Как его имя, или как он себя называет?

- У хоббитов в ходу их подлинные имена, - сказал я. - Единственное имя, которым он себя называет - Бильбо Бэггинс.

- Ну и имечко! - сказал Фили и рассмеялся.

- Ему оно кажется весьма почтенным, - сказал я. - И оно подходит холостяку средних лет, склонному к полноте и некоторой рыхлости. Пожалуй, сейчас его больше всего интересует еда. Поговаривают, что у него очень хорошая кладовка - а может, и не одна. По крайней мере, угостят вас как следует.

- Довольно! - сказал Торин. - Не дай я слова, я уже отказался бы идти. Я не намерен позволять дурачить себя. Потому что я также говорю серьезно. Очень серьезно, ибо сердце мое пылает у меня в груди.

Я пропустил его слова мимо ушей.

- Послушай, Торин, - сказал я. - Кончается апрель, наступила весна. Приготовь все как можно скорее. У меня есть еще одно дело, но через неделю я вернусь. А когда я приеду обратно, если все будет уже готово, я поскачу вперед и подготовлю почву. А на следующий день мы навестим его все вместе.

С этими словами я уехал: Торину, как и Бильбо, не стоило давать времени передумать. Остальное вам хорошо известно - со слов Бильбо. Если бы эту историю записывал я, она звучала бы несколько по-другому. Бильбо знал далеко не все - к примеру, он не подозревал, сколько усилий мне пришлось потратить, чтобы слухи о том, что с проезжего тракта в Байвотер свернул большой отряд гномов, не дошли до него раньше времени.

Во вторник, 25 апреля 2941 года, я зашел повидать Бильбо. Я более или менее знал, чего следует ожидать, однако должен признаться, что уверенность моя пошатнулась. Я увидел, что дело будет значительно более трудным, чем мне думалось. Однако я был упорен. На следующий день, в среду, 26 апреля, я привел Торина и его спутников в Бэг-Энд, - с превеликими трудностями, потому что Торин под конец снова уперся. И, разумеется, Бильбо совершенно потерял голову и вел себя как дурак. На самом деле, все с самого начала пошло для меня неудачно, и эта ерунда насчет "опытного вора", которую вбили себе в головы гномы, только ухудшила дело. По счастью, я сказал Торину, что нам следует заночевать в Бэг-Энде, потому что нам нужно время для того, чтобы обсудить дальнейшие действия. Это дало мне последний шанс. Если бы Торин ушел из Бэг-Энда до того, как мне удалось поговорить с ним наедине, весь мой план рухнул бы.

Можно видеть, что отдельные элементы этой беседы в более поздней версии вошли в спор Гэндальфа и Торина в Бэг-Энде.

С этого места позднейшая версия повествования практически дословно следует более раннему тексту. Поэтому последний здесь не приводится. Исключение составляет отрывок из конца текста. В более раннем варианте, когда Гэндальф закончил говорить, Фродо отмечает, что Гимли рассмеялся.

- И все же это звучит нелепо, - сказал он. - Даже теперь, когда все обернулось к лучшему. Конечно, я знал Торина. Жаль, что меня там не случилось, но во время твоего первого посещения я был в отъезде. А в поход меня не взяли - сказали, что слишком юн, хотя сам я полагал, что в свои шестьдесят два года я уже гожусь на любое дело. Ну да ладно, я рад, что теперь-то услышал всю историю. Если, конечно, это и вправду вся история. На самом деле, я думаю, что ты и теперь рассказал не все, что знаешь.

- Конечно, нет, - сказал Гэндальф.

И после этого Мериадок продолжает расспрашивать Гэндальфа о карте Траина и ключе. Отвечая на эти расспросы (большая часть ответа оставлена в более поздней версии, но в другом месте), Гэндальф говорит:

Я обнаружил Траина спустя девять лет после того, как он покинул свой народ. К тому времени он не менее пяти лет провел в подвалах Дол-Гулдура. Я не знаю ни того, как он сумел протянуть так долго, ни того, как удалось ему сохранить эти вещи в годы мучений. Думаю, что Темной Силе не требовалось от него ничего, кроме его Кольца, и, получив его, Враг перестал интересоваться судьбой сломленного пленника. Его просто бросили умирать в подвалах. Маленький недосмотр. Однако он решил исход войны. Такое часто случается.

Примечания

На самом деле Гимли должен был хотя бы один раз побывать в Шире, по дороге из своего родного дома в Синих горах (см. стр. 336).

Рассказ об ущербе, который Долгая Зима 2758-2759 годов нанесла Рохану, имеется в приложении A (III) к ВК. В записи в "Повести лет" упоминается о том, что "Гэндальф пришел на помощь народу Шира".

В этом месте одно предложение из текста "A" в машинописной копии пропущено - по всей вероятности, случайно. Оно связано с нижеследующим замечанием Гэндальфа о том, что Смауг не знал запаха хоббитов: "И еще на неизвестный запах. Запах, которого Смауг, враг гномов, не узнает".