«У Голлума был шанс раскаяться и отплатить за великодушие — любовью; и на лезвии бритвы он не устоял[421] ", — пишет он в другом месте. Однако от покаяния Голлума отталкивают и неосторожные действия Сэма. Подозрения последнего относительно Голлума вполне для него «естественны», но он не умеет подняться выше собственной подозрительности, до той высоты милосердия, которую являет Фродо — и причины этого кроются, в том числе, и в его собственных недостатках:[422]
Сэм был крайне самоуверен и в глубине души слегка тщеславен; однако тщеславие это преобразилось благодаря его преданности Фродо. Он не считал себя ни героем, ни храбрецом, вообще ничего выдающегося в себе не усматривал, — вот разве что служение и верность своему господину. И к ним (пожалуй, неизбежно) примешивались гордость и собственничество; их трудно вовсе отделить от преданности тех, кто исполняет подобную службу. В любом случае, эти качества помешали ему до конца понять любимого хозяина и последовать за ним в его постепенном приближении к благородству служения тем, кто к себе не располагает, и к умению увидеть в испорченном — поврежденное добро. Он со всей очевидностью не понимал до конца ни побуждений Фродо, ни его горя в эпизоде с Запретной заводью. Понимай он лучше, что происходит между Фродо и Голлу- мом, в финале все, возможно, сложилось бы иначе. Наверное, для меня самый трагический момент в Повести наступает в II 323422 и далее, когда Сэм не сумел заметить разительную перемену в тоне Голлума и в выражении его лица. «Ничего, ничего, — тихо промолвил Гол- лум. — Славный хозяин!» Раскаяние его загублено на корню, и вся жалость Фродо (в известном смысле[423]) пропала впустую. Логово ІІІе- лоб становится неизбежностью.