Но сам Толкин был христианином и хорошо осознавал проблему, гнездящуюся в «теории мужества», которой он так восхищался. Источник этого мужества — отчаяние и безнадежность, а дух, которые его оживляет — часто не более, чем языческая свирепость. ‹.‚.›
Но все же Толкин признавал и одобрял порыв к добру, который эта традиция прячет за гордостью и скорбью. Он хотел, чтобы жители его Средиземья обладали таким же безоглядным, не разбавленным уверенностью в себе, мужеством, которое в то же время не знало бы ни ярости, ни отчаяния. Наиболее мудрые герои «Властелина Колец» часто не имеют права надеяться на благополучный исход и оказываются на самом краю бездны отчаяния, но никогда не поддаются порыву ступить в нее — в отличие, например, от Дэнэтора, который, впав в отчаяние, отказывается сражаться до последнего и, подобно древним язычникам, убивается сам себя, а заодно пытается принести в жертву своих близких[393].
Ход рассуждений профессора Шиппи, в общем, верен — хотя стоит отметить, что называть изображение «северной теории мужества» главной задачей «Властелина Колец» все‑таки не стоит. Но некоторые выводы, к которым он приходит, оказываются странными. Чуть ниже ОН пишет: