Но прошел тот год, а паруса так и не увидели; и настал следующий год, и склонился к осени. Эрендис стала холодна и молчалива. Она повелела закрыть дом в Арменелосе и не уезжала из своего дворца в Эмериэ больше, чем на несколько часов.
Всю свою любовь она отдала своей дочери, и очень привязалась к ней, и не хотела отпускать Анкалимэ от себя даже в гости к Нyнет и родственникам в Западных Землях. Все, что знала Анкалимэ, она узнала у своей матери; и она выучилась хорошо читать и писать, и говорила с Эрендис по-эльфийски, как то было принято у нyменoрской знати. Ибо в Западных Землях в таких домах, как дом Берегара, это была повседневная речь, и Эрендис редко говорила на нyменoрском языке, который Алдарион любил больше всех. Много узнала Анкалимэ о Нyменoре и о былых временах из тех книг и свитков, что были в доме и что были понятны ей; и другое о людях и о земле слышала она от женщин дома, хотя Эрендис и не прознала об этом ничего. Но женщины придерживали язык, когда разговаривали с девочкой, опасаясь госпожи; и немного было веселья у Анкалимэ в белом дворце в Эмериэ. Дом этот был тих, и музыка не звучала в нем, словно кто-то недавно умер; а в Нyменoре в те дни все люди играли на чем-нибудь. Но все, что слышала Анкалимэ в детстве, было пение женщин за работой, на улице, где Белая Госпожа Эмериэ не слышала их. Теперь Анкалимэ исполнилось семь лет, и когда только ей разрешали, она уходила из дома на широкие луга, где можно было привольно бегать; и порою она гуляла с пастушками, ухаживая за овцами и обедая под открытым небом.