Но Эрендис заплакала:
– Нет, Алдарион, – ответила она. – Я рада, что в мире есть еще такое, о чем ты говоришь; но я не увижу этого никогда. Ибо я не хочу: лесам Нyменoра отдано мое сердце. И, увы! если из любви к тебе взойду я на этот корабль, то не сойду с него. Вынести это выше моих сил; едва скроется берег, я умру. Море ненавидит меня; и теперь мне отмстилось за то, что я забрала тебя у него и бегала от тебя. Иди, господин мой! Но сжалься и не трать столько лет, сколько я уже потеряла!
Алдарион был повержен; ибо он говорил со своим отцом в пустой ярости, она же говорила в великой любви. Он не отплыл в тот год; но мало было ему радости и покоя. «Едва скроется берег, она умрет» – сказал он себе. – «Но скоро я умру, если не скроется он. Так если уж суждено нам прожить сколько-то лет вместе, то я должен плыть один, и скорее».
Он начал, наконец, готовиться отплыть по весне; и Морские Купцы были рады, как никто на всем Острове из тех, кто знал о том, что происходит. Было снаряжено три корабля, и в месяц вuрессэ {Viresse} они отчалили. Эрендис сама повесила зеленый венок ойолайрэ на бушприт «Паларрана» и скрывала слезы, пока корабли не вышли из могучих новых волноломов гавани.