– Все или ничего, Эрендис? – сказала Нyнет. – Так ты вела себя, как ребенок. Ты же любишь его, а он – великий человек, не говоря уж о его чине; любовь к нему нелегко будет тебе выкинуть из сердца. Женщина должна делить любовь своего мужа с его любовью к своему делу и с пламенем его души, иначе она делает его недостойным любви. Но не думаю, что ты поймешь этот совет. Я же грущу потому, что настала уже пора тебе выходить замуж; и, родив прекрасное дитя, я надеялась на прекрасных внуков; и если будет их качать колыбель не в королевском дворце, это меня не опечалит.
Совет этот и в самом деле не запал в душу Эрендис; но она поняла, что сердце ее ей не принадлежит и дни ее пусты: более пусты, чем в те годы, когда Алдарион бывал в походах. Ибо он жил в Нyменoре, но дни шли, а он больше не появлялся на западе.
Тогда Королева Алмариань, которой Нyнет рассказала о том, что происходит, опасаясь, что Алдарион вновь станет искать себе утешения в дальнем путешествии – ибо он долго уже жил на берегу – послала Эрендис письмо, прося ее вернуться в Арменелос; и Эрендис, побуждаемая Нyнет и велением своего сердца, послушалась. Там они помирились с Алдарионом; и весной того года, когда подошло время Эрукьерме {Erukyerme}, они в свите Короля поднялись на вершину Менельтармы, Священной Горы нyменoрцев[86]. Когда все уже спустились оттуда, Алдарион и Эрендис остались на вершине; и они смотрели вокруг, на Остров Вестернессэ {Westernesse}, покрытый весенней зеленью, и видели сияние на Западе, где вдалеке стоял Аваллoнэ {Avallone}[87], и тени на Востоке, над Великим Морем; а над ними распростерся голубой Менель. Они молчали, ибо лишь Королю разрешалось говорить на вершине Менельтармы; но когда они спускались, Эрендис приостановилась, глядя в сторону Эмериэ и дальше к лесам ее родины.