На этих словах старик смолк и неуверенно оглядел Тyрина.
– Я стар и несу вздор, – сказал он. – Не слушай меня! Хоть и приятно поговорить на старом наречии с тем, кто говорит на нем верно, как в былые времена, ныне стоят дурные дни, и нужно стеречься. Не все говорящие честные речи сердцем честны.
– Истинно, – сказал Тyрин. – Темно сердце мое. Но если ты боишься, что я – лазутчик Севера или Востока, то немногим больше стало в тебе мудрости, чем было когда-то, Садор Лабадал.
Старик глянул на него с испугом; и проговорил, дрожа:
– Выйдем на улицу! Там холоднее, но спокойнее. Ты говоришь слишком громко и слишком много для дома истерлинга.
Когда же вышли они на двор, Садор ухватился за плащ Тyрина:
– Давным-давно жил ты в том доме, сказал ты? Господин Тyрин сын Хyрина, зачем ты вернулся? Глаза мои открылись, и уши, наконец, открылись; у тебя голос отца твоего. Один лишь юный Тyрин звал меня так – Лабадал. Он не хотел меня обидеть: в те дни мы были добрыми друзьями. Что же он ищет здесь теперь? Немного нас осталось; и слабы мы и безоружны. Счастливей те, что лежат в Великом Кургане.