И притворился Саэрос так же, и сел на другое место, напротив Тyрина через стол.
– Редко чтит нас своим приходом граничный страж, – сказал Саэрос, – и я с радостью уступлю свое обычное место, чтобы поговорить с ним.
И многое еще сказал он Тyрину, и спрашивал его о новостях с рубежей и о делах его в глуши; и хотя слова его казались искренними, в голосе нельзя было не слышать издевки. И Тyрин устал, и отвернулся от него, и ощутил вдруг всю горечь изгнания; и всего света и веселья эльфийских чертогов стали ему дороже Белег и их жизнь в лесу, а еще дороже – Морвен в дор-лoминском доме отца его; и нахмурился Тyрин от мрачных мыслей, и не отвечал Саэросу. Тот же, решив, что хмурится Тyрин на него, не сдерживал более злобы своей и, вынув золотой гребень, бросил его на стол Тyрину, сказав:
– Наверное, Человек из Хитлума, ты спешил к этому столу, и можно простить тебе рваную твою одежду; но уж причесаться мог бы ты, и не приходить сюда с головой, похожей на колючий куст. А может быть, если бы уши твои были открыты, ты бы лучше слышал, что говорят тебе.